Я находился уже по ту сторону КПП и со всех ног двигал к Тополю, когда обнаружил, что из лопухов вышел и быстро потопал прочь по тропе Ньютон.
– О чем вы с ним говорили? – подозрительно спросил я, присаживаясь рядом с Тополем.
– Ньютон сделал мой фотопортрет. Даже, если можно так выразиться, целую фотогалерею.
Я почувствовал укол зависти.
– Да ты что?! Гляди, Тополь, этак тебя и к Хозяевам Зоны на корпоративчик скоро позовут!
– Типун тебе на язык… Тебя он, кстати, тоже пару раз щелкнул. Этим… телевиком!
– Чем?
– Ну, телевиком. Объектив такой для дальней съемки. Он его специально прикручивал, чтобы снять, как ты от лабораторий к воротам топаешь. Так что тебя тоже в Хозяева Зоны записать решили.
– А чего? – Я пожал плечами. – Я вот иногда прикидываю: а что, если бы мне одним из Хозяев Зоны предложили сделаться? Как когда-то Хемулю? И, знаешь, я думаю, что отказываться бы не стал. Влился бы в коллективный разум, начал бы все здесь разруливать, каждую травиночку хребтом чувствовать…
– Во дурак.
– Есть немного. Кстати, извини, что я тебя ждать заставил. У Трофима там Содом с Гоморрой.
Александр Зорич — Беглый огонь
Я этой девятой скважины, возле которой-то и расположилась предположительно наша «звезда Полынь», никогда воочию не видел, только на карте. Хотя трижды проходил от нее на расстоянии, считай, вытянутой руки.
Видел я вторую скважину. Видел пятую.
Возле восьмой мне однажды примерещился бюрер-аль–бинос, едущий верхом на химере. Отдельная история и очень страшная…
А вот девятую скважину – никогда.
Для Зоны это нормальная ситуация. Уж больно длинным здесь бывает путь в пять шагов… Так что без особой надобности от маршрута отклоняться никогда не станешь.
Ну и вот изволь, Комбат: до скважины – дойди, «звезду Полынь» – добудь. (Не то Тополь разобидится.) И надо еще как-то между делом упромыслить этот проклятый контейнер, который заказал Рыбин…
Чтобы отыскать его – а точнее, хотя бы просто начать искать, – требовалось точно установить место падения вертолета. А это само по себе не так-то просто. Ведь никто не удосужился для меня выставить десятиметровую полосатую вешку: гляди, Комбат, а вертолет-то здесь упал!
– Ну что, сталкер, надо бы оглядеться. Рекогносцировать местность, а? – предложил я Тополю, кивнув на небольшой пригорок по правую руку от нас.
– Чего глядеть? Вот карта, вот на ней девятая скважина, вот мы здесь. – Тополь ткнул пальцем в свой ПДА.
– Это эмпатический тушкан.
– Эмпатический тушкан?
– Да. Э-тушкан. Нам на Речной Кордон в конце той недели привезли свежий бюллетень анфоровского штаба с грифом «для служебного пользования». Называлась брошюра «Новинки Зоны и как с ними бороться». Так вот там писали, что вывелся новый подвид тушканов, способных к восприятию простейших эмоций и желаний человека.
– То бишь к эмпатии, – проворчал я.
– Именно. Он эмпатит человека, усиливает пси-излуче–ние и отправляет обратно. Ну, может еще малость подредактировать содержимое твоей башки. Скажем, тебе очень хочется найти какой-то артефакт, а эмпатический тушкан может сделать так, чтобы ты думал, что он и есть тот самый артефакт.
– А визуально?
– Что визуально?
– Может твой тушкан сделать так, чтобы визуально выглядеть как артефакт? То есть ты этак смотришь на него, а видишь не тушкана, а «ведьмину косу».
– Без понятия. Вряд ли. Хотя…
С того момента, как мое сознание помутилось, прошло не так-то много времени. Да и пространства, если можно так выразиться, прошло совсем чуть.
Мы с Тополем находились в дюжине шагов от девятой скважины. Я полулежал на земле, оперевшись на локоть, в полном изнеможении, и слушал незатейливый рассказ Тополя.
Платина – самый дорогой из драгоценных металлов. Она в три раза дороже золота и в десятки раз – серебра.
Крупнейший из найденных людьми платиновых самородков – «Уральский гигант». Он весит семь килограммов восемьсот шестьдесят граммов и хранится в Алмазном фонде Московского Кремля.
Крупнейший самородок из найденных за пределами Зоны, следует уточнить.
Потому что «звезда Полынь» состоит из химически чистой платины. Говорят, попадались в Зоне такие «звезды», которые тянули на восемь и даже восемь с полтиной кэгэ.
И вот мы держали ее в руках… Свою «звезду Полынь»!
Оказалось, она не очень-то похожа на звезду, скорее на морского ежа со множеством коротких, притупленных игл-лучей. Но артефакт, названный «морским ежом», был открыт еще в первые годы после Второй Катастрофы. И к тому дню, когда знаменитый Лесник добыл первую «звезду Полынь», название «еж» уже было занято. Пришлось ему поднапрячь фантазию…
Наша с Тополем «звезда Полынь» весила девять килограммов.
Девять килограммов чистой платины… Куда больше, чем в «Уральском гиганте»!
Заслышав звуки стрельбы, мы с Тополем остановились.
Стреляли неподалеку – у самой воды. ПДА обещал двух человекообразных.
Справа от нас поросший кустами северный берег Янтарного озера круто уходил вниз. Недавний дождь превратил широкую тропу, которая вела к воде, в нечто вроде протяженной глиняной скользанки.
Судя по изрядному количеству размазанных по грязи следов, в тот день скользанка пользовалась особой популярностью.
Кусты мешали разглядеть с нашего места, кто там внизу так громко плюхает. И кто так ожесточенно стреляет.
На ПДА продолжали настырно мерцать две человеческие метки. Скорее всего это не сталкеры. Но кто?
– Надо бы глянуть, – сказал я на ухо Тополю.
– Зачем еще? – Тополь всегда был прагматиком.
– Затем, что хочу все знать!
Пока я готовил пожрать («И как только эта беспомощная парочка умудрилась протянуть в Зоне три дня?»), Ильза суетилась, приводя себя и Ивана в божеский вид.
Расчесывала волосы, омывала руки, отирала с лица грязь, кровь и пот носовым платком, смоченным из фляги. Отряхивала с одежды мусор, снимала цепкие головки чертополоха и колючие катыши лопуха. В общем, как-то очень по-женски суетилась.
Глядя на ее выверенные движения, я думал о том, что она совсем не похожа на принцессу (ведь в расхожем обывательском понимании принцессы какие? Как куклы Барби, только с титулами!). А похожа на доярку с зажиточного хутора.
Ильза не была худенькой, о нет. Ее печальные глаза, уже кое-как воспетые мной, подчеркивали наливные бело-розовые щеки с ямочками, высокий благородный лоб, расчерченный соболиными бровями. Она была упитанной, эта принцесса. Весила никак не меньше шестидесяти пяти. Ее грудь уверенного третьего размера, украшенная массивным серебряным медальоном в виде безукоризненно выполненной не то из серебра, не то из белого золота фигурки лесного оленя на черной веревочке, была… очень даже зовущей на подвиги.
В общем, на роль Дюймовочки я ее не взял бы. Зато взял бы на роль… ну да, на роль королевы!
Встреть я такую на улице, ни за что не догадался бы, что в жилах этой крепкой грудастой девицы клокочут крови, лимфы и желчи со всей Европы, что это ее предки ходили в Крестовые походы и освещали родные, вымощенные брусчаткой города кострами Инквизиции.
Мы вышли к Бару, когда была уже глухая ночь.
Последний отрезок пути нам с Тополем пришлось проделать с фонариками в руках.
Тополь шел первым. Я – замыкающим. Иван и Ильза уныло тащились между нами.
«Ослов и ученых в середину!» – требовал Наполеон во время своего египетского похода. Иван и Ильза были нашими учеными ослами.
Изредка мы с Тополем переговаривались – не только тихонько по рации, но и в голос. В основном для того, чтобы подбодрить наших спутников.
Иван, несмотря на свои литые, будто украденные с картинки в бодибилдерском журнале мускулы и квадратную челюсть супергероя, был истощен – и нервно, и физически.
Выносливости ему явно не хватало, как, кстати, и многим красавцам-качкам. Но если не судить строго (а я всегда был снисходителен к людям, почти как какой-нибудь Франциск Ассизский), истощение Ивана можно было понять. Уж очень много дерьма вылилось на их с Ильзой головы в последние дни.
Принцесса держалась молодцом. Не ныла, не канючила, не просила сделать привал через каждые двадцать минут. Диковинное дело! Уж я-то знаю, что такое бабы-туристки. Эти доведут до помешательства самого твердолобого проводника – своими жеманными страхами, идиотскими просьбами, соображениями и мнениями по поводу того, куда сворачивать, как действовать, с какой частотой дышать.
Так вот ничего такого Ильза нам не предъявляла. Хотя принцессе вроде как положено.
К счастью для наших усталых задниц, спустя пятнадцать минут освободился стол, за которым дули перуанский писко шестеро мордоворотов-наемников. Прилизанные, шустрые, тихие, как и все люди из их племени.
«Наемничество не порок. Но большое свинство», – так гласит неписаный кодекс сталкера.
Наши наемников не уважали. А иные так и вовсе не держали за людей. Если на ПДА приходил сигнал бедствия от группы наемников, никто и в ус не дул. Пропадаете? И пропадайте.
Все дело в том, что наемники подписывались обычно на самые неприглядные работы.
Одного завалить. Другого отловить. А третьего прищучить за долги и трясти, трясти…
Поговаривали, в стародавние времена, когда порядка в Зоне и ее окрестностях было значительно меньше, а хаоса и беспредельщины в десятки раз больше, случалось, что наемники уничтожали целые сталкерские кланы. Из захудалых, конечно. Так вот приезжали, входили в Зону, брали членов клана в клешни и расстреливали по одному. Как тетеревов. Или гнали на аномалии, стреляя в спину. Случалось, заманивали в заведомо опасное, гиблое место, чтобы там сама мать-природа их прикончила. Ну или Хозяева Зоны, если угодно.
Вы спросите, а почему же мы, сталкеры, пускаем в свои бары наемников?
Тут то же самое, что с бандосами.
Пока тебя не уличили – ты как бы чист.
А вот когда уличили…
Ненавижу Темную Долину! Лютой ненавистью!
И будь я Тем, От Которого Всё Зависит, или хотя бы Отвечающим Чувачком, У Которого Есть Маленькая Атомная Бомба, я бы вполне ответственно эту маленькую атомную бомбу на Темную Долину уронил.
Потому что лично я был бы рад, если бы ее не было на карте Зоны.
Пусть будет Радар, от одного вида которого у меня шарики за ролики закатываются. Пусть будет даже ЧАЭС с ее бесконечными коридорами, шахтами, лазами, расширителями. А вот Темной Долины, пожалуйста, не надо.
Начать с того, что когда-то давно, кажется, что сто лет назад, а на самом деле всего десять, в Темной Долине я потерял и напарника, и наставника, у которого ходил в отмычках.
Я был еще молодым салагой, недоноском. И кличка у меня была другой – тогда меня звали не Комбатом, а Сэнсэем, мне почему-то казалось это страшно круто – прозываться Сэнсэем, вспоминались восточные боевики с их задорным ногодрыжеством, рукомашеством, кувырками в обезьяна-стайл и прочими буддийскими монастырями.
Моего тогдашнего напарника звали Кнопкой. Вопреки беспонтовой кличке он был рассудительным пацаном со смуглым лицом и умным, живым взглядом. Не таким рассудительным, как зануда Тополь. Но все же.
Кнопка был моим земляком. Мы вместе учились в школе, а потом на физфаке, когда, с треском провалив третью по счету сессию (у меня лично было два «несрубаемых» хвоста – по программированию и, конечно, по иностранному языку), мы решили сдернуть в Зону, где никаких сессий нет, где физика, так сказать, живая, весомо-грубо-зримая, где двойкой называется не оценка в зачетке, а блуждающая парная жадинка, где над тобой нету никого – ни мамы с папой, ни декана, ни милиционера. Никого, кроме, конечно, Бога, в которого мы с Кнопкой тогда не верили.
Последнее, что я сделал вечером накануне, – отправил Рыбину лаконичное, но исполненное надежд сообщение: «Чемодан со мной. Завтра буду. Готовьте деньги».
Долго ждал ответа. Не дождался. Впрочем, в Зоне такое сплошь и рядом.
Вообще-то нам повезло. Засветло мы успели дотянуть до моего схрона в Ёлкином Лесу. Поскольку в кевларовой берлоге места хватало только на одного, внутрь мы определили нашу принцессу. Сами же, расстелив спальные мешки, залегли снаружи. Разумеется, предварительно мы выставили мои любимые «монки» и оговорили очередность ночных дежурств.
Вообще-то я был против дежурств. Мне хотелось, чтобы все выспались как можно лучше – и лично я в первую очередь. Но то ли Тополем овладели дурные предчувствия, то ли на Речном Кордоне ему успели подсадить в голову маленького сержанта, алкавшего неукоснительного исполнения Устава гарнизонной и караульной службы… Так или иначе, мой друг настаивал, а я не стал спорить. У меня тоже на душе было муторно.
Но, несмотря на все наши предчувствия, ночь прошла спокойно. Грибы-мутанты не покусились на наши «монки», кровососы – как бесхозные, так и одомашненные контролерами – обошли наш бивуак десятой дорогой.
Когда я проснулся, часы показывали ровно 6:00. Эх, заспался… По крайней мере по своим меркам. А все потому, что пришлось просидеть с двух до четырех на посту. Вот если бы я спал нормально, всю ночь, то, конечно, встал бы на час раньше.
С четырех на стражу заступил Тополь, но он почему-то не разбудил меня в 5:00, как я просил.
Шел дождь и рота красноармейцев …
Я решил, что если моей повести суждено иметь эпилог, то пусть он начнется именно этой дурацкой фразой .это не эпилог
Ваш Комбат брел через Касьяновы топи, опираясь на посох, наскоро изваянный при помощи смекалки и траншейного ножа. В его ботинках хлюпала противная болотная жижа. Фосфоресцирующий радоновый туман стелился над землей. В горле у Комбата першило – будто накануне он выпил, не закусывая, литр водки.
Из-за этого чертова радона Комбату еще предстояло обколоться антидотами до потери пульса.
И все же я был счастлив. Ведь я вышел из воронки. Живым!
Подвиньтесь, великие сталкеры – Шухов, Семецкий, Хемуль! Теперь легенды сложат и обо мне! О том счастливце, которого засосала воронка, но благодаря чудесному и редчайшему артефакту тот остался жив!
Не зря фотограф Ньютон нас снимал.
Он, приближенный Хозяев Зоны, знал: будет что-то чудесное! И не зря велел он Тополю отдать мне «звезду Полынь»! Если бы не «звезда», гнить мне сейчас на том холме над Бечевкой с двумя десятками пулевых ранений…
О том, что было внутри воронки после того, как я пронаблюдал «эффект близнецов» и она меня все же втянула, я помню мало.
Помню, было темно и темнота казалась какой-то, что ли, одушевленной…
Помню покалывание на поверхности кожи, давление в подвздошье. Но это было не больно. Максимум неприятно. Словно бы скользишь во сне по наполненному тяжелой жидкостью тоннелю в направлении выхода. Ни желаний, ни страхов, ничего.
Зато когда воронка меня выплюнула (да-да, как бутылка шампанского пробку!) и я обнаружил себя на твердой земле, стоящим на четвереньках, мои ощущения вдруг зашкалили за максимум.
Я начал чувствовать боль: заныло ушибленное колено, адски заболела голова, раскаленной печкой запылала рваная рана на плече от касательного пулевого ранения…
Прошел месяц.
Я наконец-то починил Маришин чайник (вот-вот, пусть видит, я мужик, и руки у меня растут откуда надо, я даже гвоздь могу забить, особенно если его надо забить кому-нибудь в голову!). И купил ей бриллиантовое колье.
Я наконец-то приобрел себе новый походный ПДА взамен старого, сгинувшего в воронке (как видно, не суждено было мне доискаться до правды и узнать, был ли у меня в ПДА червяк-стукач или все же мне померещилось?).
Я даже сделал подарок родителям – послал им с шофером в Витебск новенький минивэн с прицепом для путешествий (в нем две кровати, стол, биотуалет и многое прочее, что нужно человеку, живущему в дороге). Они всегда мечтали поездить – так пусть, черт возьми, поездят!
Но даже после приобретения бриллиантового колье и минивэна денег оставалось так много, что я даже боялся заглядывать в спортивную сумку, где они лежали (не говоря уже про белый чемодан с хромированной ручкой). Каждый день я рассматривал каталоги яхт, выставленных на продажу. Но никак не мог сделать Главный Выбор Своей Жизни…