Глава 5. Новые неприятности
Когда я трижды доказал Динке, насколько сильно по ней соскучился, мы наконец сумели оторваться друг от друга. Мы закурили и, лежа на спине, лениво стряхивали пепел в пустую жестяную банку из-под пива, стоявшую у меня на груди. Все как в старые добрые времена. Подруга положила мне голову на плечо и разглядывала мое лицо своими огромными черными глазищами.
– Чего смотришь? – поинтересовался я. – Динка-блондинка.
– Дурак, – фыркнула она. – Сам ты блондинка.
Волосы у моей девочки действительно чернее воронова крыла. Чернее ночного неба над Зоной. Зароешься в них лицом – и кажется, можно спокойно умирать. Ничего лучше в жизни уже не будет.
Я любовался ее стройной фигурой, лениво размышляя, что же между нами общего, что так прочно связывает нас, несмотря ни на какие дрязги, ссоры и даже, как выяснилось, взаимные измены. Что я вообще знал о ней? Да практически ничего. Маленький беззащитный зверек приехал в Чернобыль-4 раньше меня – в поисках своего отца, сгинувшего где-то в этих краях. Я никогда не спрашивал, что ей довелось пережить до нашей встречи – а пережить ей наверняка довелось многое. Сама она тоже не любила возвращаться к теме прошлого. Как бы то ни было, за несколько лет Динка превратилась в роскошную, ослепительно красивую, умеющую постоять за себя, но абсолютно фригидную стерву, звезду местного стриптиза под сценическим псевдонимом Диана. Мне довелось неоднократно драться из-за нее, однажды с самим Термитом, но в конце концов она все же стала моей. Я потратил очень много сил, времени и заботы, чтобы однажды ночью она вдруг всхлипнула подо мной от неподдельной страсти. Я кропотливо и терпеливо лепил из нее женщину своей мечты, потому что, хотя снаружи она уже была таковой, внутри у нее смерзлись в один большой и грязный сугроб хронические боль, тоска, одиночество и обида. Я никогда не интересовался, как она сумела выжить в этом суровом месте и почему Бубна когда-то делал ей королевские подарки. Я никогда не интересовался ее прежними связями, хотя до меня и доходили слухи о ее длительном и мучительном романе с покойным Иваном Тайгой. Это все было в прошлом. Я хотел, чтобы между нами ничего не стояло, чтобы ничего не омрачало наши отношения. Я даже простил ей бармена Джо, давно уже простил, хотя и понимал, конечно, что еще одна такая выходка моей подруги – и между нами все лопнет окончательно и бесповоротно.
И она по-прежнему искала отца. Это была ее идея фикс, хотя он бесследно исчез много лет назад, когда она еще была маленькой девочкой. Она ходила к Че и анализировала с ним какие-то загадочные файлы из ПДА погибших сталкеров и армейские радиоперехваты. Она подолгу беседовала с полубезумными бродягами, выбравшимися из глубин Зоны с обожженным рассудком. Она подробно расспрашивала меня о том, что я видел за Периметром и какие сплетни слышал. Иногда я про себя бешено ревновал ее к отцу и, честно говоря, сейчас не взялся бы утверждать наверняка, ради чего она вернулась – ради меня или ради того, чтобы продолжать свои бесплодные поиски.
Хотя какая мне разница. Она рядом, я чувствую под боком тепло ее тела. Пошло оно все.
Мы лежали в постели в ее коттеджике на окраине Чернобыля-4. Нам было уютно вдвоем. Безумие и ужас Зоны остались где-то там, далеко снаружи.
Но мне зачем-то нужно было ковырять едва подсохшие раны. Вот такой я кретин.
– Значит, с Айваром ничего не вышло у тебя, – сказал я, стряхивая пепел в банку.
– А ничего и не могло выйти. – Голос подруги не изменился, но я почувствовал, как она напряглась всем телом. – Мы расстались сразу, как только нас задержали на новом Периметре. Нас всех допрашивали по отдельности, а потом я больше не видела никого из тех, с кем мы выбирались. На следующий день меня вместе с другими эвакуированными отправили в Харьков.
О как. Нет, я понимал, конечно, что Динка должна была быть где-то рядом, но мысль о том, что мы вполне можем столкнуться в одном эвакуационном автобусе или на улице Харькова, мне как-то в голову не приходила.
– Он меня искал, – продолжала подруга, бросив окурок в банку. – Писал электронные письма, умолял отозваться. Потом перестал. Наверное, понял, что бесполезно…
– Прямо Орлеанская дева Жанна д’Арк, – сдержанно похвалил я. – Прямо хранила верность своему единственному.
– Пошел в задницу. – Динка ущипнула меня так умело, что я чуть не взвыл от боли. – Договорились же вроде. Проехали.
– Проехали, ага. Но тебе иногда нужно указывать твое место, женщина.
– Мужчина, мать твою! Ты для этого цирк в баре устроил? Унизить меня хотел посильнее?
– Ага, – флегматично подтвердил я. – Раздавить и втоптать в грязь.
– А ведь я тебя после этого убить хотела, милый. Пойти в гримерку, взять пистолет и высадить в тебя всю обойму прямо перед стойкой…
– Радость моя, – сказал я.
– Вместо этого разревелась, как дура, – продолжала Динка, подперев щеку рукой. – Подумала: как же я буду одновременно стрелять и реветь? Глупость какая…
– Умница, мышка, – сказал я. – Никогда не следует терять лица. А лучший способ потерять лицо – это реветь и стрелять одновременно. Ну его к монахам.
– Проклятый алкоголик, – проворковала Динка, положив мне ладонь на плечо. – Мясо…
– Аккуратнее, – хладнокровно предупредил я. – Пепельницу свалишь.
– Ты меня только для того и вызвал из Харькова? – спросила Динка, назло мне продвигая ладонь ближе к банке. – Чтобы круто унизить при всех? Сучонок.
– Я никуда тебя не вызывал, красавица. О чем ты?
– Ну как же. – Диана Эдуардовна изволили царственно играть мужественной порослью у меня на груди, прихватывая ее изящными пальчиками. – Ты же прислал мне на ПДА: «Детка, вернись, я все прощу. Хемуль». И я, как девочка, немедленно все бросила и кинулась по первому свистку…
– Я ничего тебе не посылал. – Я вдруг на мгновение ощутил знакомое чувство, как в Зоне, когда совсем рядом находится какой-то крупный мутировавший организм или невидимая аномалия: волоски на загривке вдруг встали дыбом, а по коже словно провели ледяной мочалкой. – Между прочим, я никогда не называл тебя «детка».
Узкая ладошка Динки на мгновение замерла, затем переместилась на мой живот и принялась поглаживать его в опасной близости от неприкасаемого.
– Наверное, это Патогеныч послал, – сказала она. – Или Енот. Молодцы ребята. Иначе так бы мы с тобой и страдали, как последние идиоты…
– Я не страдал, – безжалостно заявил я. – У меня была Ириш.
– Ты с ней был счастлив? – спросила моя волшебная девочка.
Всего-то и делов было раскрыть пасть и выдавить из себя один-единственный утвердительный звук. Но я не сумел этого сделать. Должно быть, старею.
– Вот, – удовлетворенно кивнула Диана. – Это не измена. Это просто физиология. Кобелизм. И у меня тогда – тоже не было никакой любви, один проклятый кобелизм, только женский. Какая же я была дура…
– Подруга, – сказал я. – Отныне ты свободно можешь кобелировать с кем угодно, когда угодно и сколько угодно раз. Клянусь тебе, что больше я тебя не брошу, как бы ты мне ни изменяла. Я просто убью тебя и закопаю за Периметром. Верь мне, так все и будет.
– Я верю тебе, сволочь. – Динка покорно прикрыла глаза, обняв меня и прижавшись ко мне всем телом.
– Ты сейчас доиграешься, – сказал я, потому что ее ладошка уже спустилась по моему животу ниже всяких приличий и теперь играла с несколько утомленным, но еще вполне готовым к подвигам Хемулем-младшим.
– Ну? – несказанно удивилась Динка. – Прямо вот доиграюсь?
Чертов попугайчик.
– Не буди во мне зверя, – предупредил я. Впрочем, зверь уже был разбужен, торчал вертикально и требовал жертвы. Я внезапным рывком перекатился на постели и придавил пискнувшую от неожиданности подругу всем весом. – Пощады, сучка?
– Отсосешь, – дерзко отозвалась придавленная подруга.
Этого я простить ей не мог и в четвертый раз доказал, как по ней соскучился.
В дверь стучали. Я разом проснулся – но не от стука, а оттого, что Динка выскользнула из моих объятий и мне вдруг стало неимоверно одиноко, холодно и плохо.
Я раскрыл глаза. В рассветном полумраке я сумел разглядеть силуэт подруги, которая как раз запахивала халатик.
– Что случилось? – спросонья пробормотал я. И тут в дверь снова постучали – коротко, громко и требовательно. – Пусть идут к черту. Наши скинули бы на ПДА, если что срочное…
– А если это военные? – сказала Динка. – Дверь сломают.
– Стой, – сказал я, стремительно приходя в себя. Сгреб стакан с водой, стоявший у изголовья, вылил себе на голову. В голове начало проясняться. – Не торопись.
У Динки в доме не было звонка. Я никогда не спрашивал почему, а она не считала нужным объяснять. Мне это не мешало, но именно благодаря этому я изучил особенности стука в ее дверь. Не раз приходилось стучать рано утром, когда я, грязный, потный и израненный, возвращался из вылазки за Периметр. Дело в том, что стук костяшками пальцев или кулаком в тяжелую и плотную дубовую плиту выходит едва слышным. Чтобы тебя услышали с той стороны двери, колотить в нее надо чем-нибудь массивным и металлическим: контейнером для артефактов, ребром пряжки советского солдатского ремня или каким-нибудь булыжником.
Или тяжелой пистолетной рукоятью. Такой стук ни с чем не спутаешь.
Я сел на кровати, одними губами проговорив: «Пистолет!»
Когда-то Бубна выхлопотал Динке разрешение на хранение и ношение оружия. Скажем, если военные задержат на улице с пистолетом за поясом меня, мне грозят очень серьезные неприятности вплоть до тюремного заключения. Как рецидивисту и по совокупности эпизодов. А вот Диана Эдуардовна имеет официальное право носить личное стрелковое оружие с собой и даже пускать его в ход, если возникнет угроза ее безопасности. В некоторых отношениях быть молодой и красивой сучкой весьма неплохо.
Беззвучно ступая, я приблизился к двери, приложил к ней ухо. Из-за двери отчетливо доносилось тяжелое дыхание.
Тихонько подошла подруга, сунула в ладонь рукоять «Вессона». Посмотрела на меня: дальше что? Я сделал приглашающий жест: ты хозяйка, ты и распоряжайся.
– Кто там? – настороженно спросила Динка.
– Это Хемуль! – придушенно донеслось из-за двери. – Открывай, детка, беда!
Голос у самозванца был нарочито хриплый и задыхающийся, так что опознать его было совершенно невозможно. Правильный тактический ход. Но слава богу, значит, предателей среди наших нет – вряд ли кто из завсегдатаев «Штей», присутствовавших вчера вечером в баре, сомневался, где я проведу эту ночь.
Динка остро зыркнула на меня широко распахнутыми черными глазами, блеснувшими в полумраке: что делать будем, комиссар? Я поднял бровь: что, красавица, не слышишь – я пришел? Надо впустить дорогого гостя.
Отодвинув подругу в сторону, я откинул массивный металлический засов – без него в этих беспокойных местах никак, – щелкнул замком. И едва успел выпустить из рук головку замка – с той стороны дверь резко рванули на себя, и внутрь сунулся мужик в камуфляже без каких-либо опознавательных знаков. Я так думаю, он вряд ли ожидал, что в доме окажется еще кто-то, кроме слабой женщины, поэтому попер напролом.
Первой его ошибкой было то, что он принял Динку за слабую женщину. Второй – то, что он не предусмотрел меня.
Плавным движением сместившись в сторону, я ухватил его за грудки и резко дернул на себя. Не ожидавший такого коварства ублюдок, продолжая собственное движение, со всего размаха врубился в стену прихожей. Одного удара хватило, чтобы он в беспамятстве сполз на пол. Ногой я отшвырнул «Форт-12М», который он выронил при падении.
Дилетанты, солить твою капусту.
Двое других камуфляжных, страховавшие своего кореша на крыльце, разом полезли в распахнутые двери, подтверждая уже сложившееся у меня мнение. Первого я встретил боковым в челюсть, использовав рукоять Динкиного пистолета в качестве кастета, второму подсек ноги, и он во весь рост грохнулся с крыльца следом за первым.
Больше нападавших не было. Едва ли при такой профанской организации нападения у них был предусмотрен снайпер, но я на всякий случай скользнул быстрым взглядом по двору и окрестным деревьям. Береженого, как известно, Черный Сталкер бережет.
– Замерли оба, – скомандовал я, направив в сторону противников дуло пистолета.
Получивший рукоятью по морде слабо барахтался на усыпанной опавшей листвой земле. А вот второй, пострадавший меньше, целеустремленно вытаскивал из-под себя автомат Калашникова, на который приземлился при падении.
– Забудь, – угрюмо велел я. – Брось в сторону, гнида. Руки на землю.
Ага. У меня сложилось такое ощущение, что я разговариваю с глухим. Или на меня просто забили болт. Неизвестный громила деловито приподнялся на локтях, перехватил автомат за цевье. Он проделывал это неторопливо, словно меня тут и не было вовсе.
– Парень, ты уже труп, – поспешно проговорил я, усиливая нажим на спусковой крючок. – Брось дуру, живо!
Ноль внимания. Так работать могут только олигофрены или совсем крутые перцы, уверенные в себе на пятьсот процентов. Хотя последние мне еще ни разу в жизни не встречались. Поверженный незнакомец перехватил автомат поудобнее и стал поднимать ствол.
– Последнее предупрежде…
Пуля вошла ему точно между глаз. Нелепо дернувшись, крутой олигофрен завалился на бок, и из его головы начала толчками вытекать густая кровь.
Да, я целил в плечо. Да, я считаю себя хорошим стрелком, но даже снайпер имеет право несколько раз в жизни промахнуться. Да, нарочно я бы вряд ли сумел повторить столь меткий выстрел. Да, да, да. Короче, очередное утро началось с очередного невезения.
Тем временем пришел в себя второй, с разбитой челюстью, и потащил из-за пояса такую же, как у Патогеныча, «беретту». Подобную медлительную целеустремленность я видел только у зомби в Зоне. Если бы не одно «но»: ни одному зомби еще не удалось вырваться за пределы Периметра. Простейшая преграда в виде забора из колючей проволоки является для них непреодолимой. Конечно, когда случился Большой Прорыв, расширивший Зону сразу на тридцать километров, многие зомби добрались до Чернобыля-4 и рассеялись по окрестностям, но потом их довольно быстро выбили войска и военные сталкеры. Вряд ли где-то в подвале мог затаиться такой большой отряд. Да и потом: почему они заглянули именно к Динке? Хорошо, залезли в первый попавшийся отдельно стоящий дом; но почему один из них представился Хемулем? Нет, тут выстраивалась довольно длинная и хитрая цепочка, начиная со странного сообщения, которое какая-то гнида прислала Динке от моего имени…
Второго амбала тоже пришлось прикончить. Давненько мне не попадались люди с полным отсутствием инстинкта самосохранения. Тем более двое подряд. Я продырявил ему ногу и обе руки. Он мучительно корчился на земле, но все равно пытался выстрелить в меня, криво держа пистолет непослушными пальцами. Черный Сталкер свидетель: я сделал все, чтобы сохранить ему жизнь. Мне это не удалось.
Потом я с «Вессоном» в руке осторожно обошел вокруг дома, обшарил двор и, больше никого не обнаружив, вернулся на крыльцо. Динка уже успела скрутить потерявшего сознание парня по рукам и ногам крепкой веревкой. Молодец девочка, моя школа.
Вот только нападавший уже не лежал без сознания. Он извивался в путах, хотя и без особого энтузиазма, бессмысленно глядя в пространство остановившимся взглядом. Мать твою, вот это прокол! Я ведь готов был поклясться, что вырубил его об стену. Если бы он очухался раньше, чем Динка успела его связать, и взял мою подругу в заложники, ситуация сложилась бы похуже, чем у того страуса.
– Кто это? – напряженно спросила моя девочка, когда я запер дверь и тщательно заложил засов.
– Хороший вопрос, – одобрил я. – Своевременный. Телефон комендатуры знаешь?
– Спрашиваешь.
Джип из комендатуры прибыл довольно оперативно – не прошло и четверти часа.
Долговязый майор Йоханссон по прозвищу Шведская Спичка, или просто Спичка, как чаще называли его сталкеры для краткости, сидел напротив меня за столом в Динкиной кухне и сверлил мне переносицу пронзительным взглядом. Я с невинным видом, отрепетированным на Бубне, смотрел ему в глаза, как бы приглашая продолжать начатый допрос.
– Значит, Дина положила двух здоровых мужиков, – констатировал он уже известный ему факт.
Похоже, именно у него Бубна перенял эту дурацкую манеру допроса.
– Да, господин майор, – кивнул я. – Пока я дрался с тем негодяем, который проник в дом, Диана Эдуардовна пыталась остановить его приятелей, вооруженных, осмелюсь заострить ваше внимание, автоматическим оружием системы…
– Я видел, – раздраженно прервал меня Йоханссон. Поскольку после этого он сделал опрометчивую задумчивую паузу, я тут же влез снова:
– Полагаю, что пределы необходимой обороны в данном случае не нарушены, так как все нападавшие были очень серьезно вооружены, а от слабой женщины в такой стрессовой ситуации едва ли можно требовать меткости.
– Это мы будем без тебя решать, бродяга, превышены пределы или не превышены, – пробурчал майор.
Да куда ты денешься, оглобля. Все очевидно: бандиты напали на леди, а леди оказалась не промах. Ты отлично понимаешь, конечно, что мародеров положил я, и меня при особом желании можно было бы даже взять за жабры как рецидивиста, хоть мы с Динкой и стерли с рукояти мои отпечатки и договорились, какие давать показания. Вот только особого желания у тебя нет, потому что ты понимаешь, что поступил я правильно. Ты ведь все еще любишь ее, дурачок, и желаешь ей только добра. Разумеется, ты был бы счастлив упечь меня лет на сто пятьдесят, но вместе с тем прекрасно осознаешь, что тем самым ее руки тебе никак не добиться. Скорее наоборот. Она окончательно возненавидит тебя, а сам ты станешь мишенью для жесточайшей мести нашего клана. Поэтому тебе ничего не остается, как проявить благородство и прикрыть нас с подругой. Еще и в собственных глазах подрастешь: вот, дескать, не опустился до того, чтобы подло утопить счастливого соперника, хотя запросто мог бы.
Запросто, ага. Мечтай.
В общем, все обошлось лучше, чем я ожидал. Нас даже не забрали в комендатуру. Йоханссон провел первичное дознание на месте, только взял с нас подписку не покидать город до конца разбирательства. Ну, пару недель я мог потерпеть и без Зоны, некоторые финансы у меня при себе еще имелись. Да и подруга не даст помереть с голоду. А коллеги – от жажды.
Когда представители армейской прокураторы оставили нас в покое и уехали, забрав с собой трупы и арестованного, мы с Динкой вернулись в постель. Однако сна уже, разумеется, не было ни в одном глазу, и секса тоже больше не хотелось.
Мы оба понимали, что с этим странным инцидентом надо очень тщательно разбираться – независимо от того, к какому выводу придет ведомство Йоханссона. И еще теперь следовало втрое повысить бдительность.