Глава 16. Экса и другие

Октябрь 2011 года, Зона, Рыжий лес.

Нейтралы люди основательные, и появились они только поздним утром, ближе к полудню. Командир носил кличку Плаун, был он мрачный, бритый наголо мужик, держался отчужденно, возможно, уже слышал про меня что-нибудь плохое.
— Покойников не поволокем, — сразу предупредил он. — Хотите — оставьте здесь, хотите — сами хороните. За доставку раненых до нашего форпоста с вас пятьсот баксов. С фельдшером будете сами договариваться, ему тоже нужно отстегнуть. Зажметесь — потащите людей сами, сами и лечить будете.
— Сколько-сколько? Да вы настоящий жлоб, — не выдержал Лунатик. — На раненых наживаетесь.
— А ты, пацан, не хами, — тускло отозвался Плаун. — Видели мы таких, пачками их клали.
— Ну уж и пачками…
Взвинченные, усталые сталкеры стояли полукругом возле раненых «сводобовцев». Я потихоньку оттер Лунатика в сторону, потому что после тяжелой ночи нервы у всех были ни к черту, и дело понемногу опять клонилось к бессмысленному и беспощадному мордобою.
— Я сам заплачу, парни, у Моро сейчас дефолт, — насмешливо ввернул Экса.
К утру он оклемался и сейчас сидел, привалившись спиной к брошенным на земле рюкзакам. Чернявый до сих пор лежал без сознания. Бинты на нем насквозь пропитались бурым.
Плауну, видимо, было все равно, кто заплатит, он только коротко кивнул.
— Вы бы, ребята, не выпендривались, — сказал этот же сталкер немного позднее, когда совсем успокоился. — Чтобы после ваших разборок прибирать, мне пришлось восьмерых людей, включая самого себя, с охраны форпоста снять. Неизвестно еще, чем нам это аукнется…
Был он, конечно, прав по-своему, как по-своему был прав и Шура, который не ставил начальство в неловкое положение, а с ранеными врагами разбирался на месте и сам.
Проблема заключалась только в том, что от «Долга» я уже изрядно отстал, хотя и к «Свободе» приставать не собирался. Эксу, несмотря на его выходку с ножом, врагом не видел и не находил для затянувшейся разборки с группировкой Чехова достаточной причины.
Эксу и второго парня мы положили на самодельные носилки. Лунатик вызвался идти первым, время от времени он бросал болты в подозрительные проплешины. Я помогал тащить раненых, временами подменяя кого-нибудь из людей Плауна. Двигались мы медленно и на месте оказались только ближе к вечеру.
— Ну, добрались, слава богу.
Я с удивлением рассматривал открывшееся передо мной строение. Дом собрали из фрагментов разбившихся вертолетов, приспособив их в виде пристройки к насосной станции советских времен.
Часовой ответил на условный сигнал, и мы с носилками подошли поближе.
— Тут и насос работает, и вода есть, — гордо сказал Плаун. — Хорошо обустроено место, мы даже хлеб тут делаем. Бандюки только завидуют — лезут и лезут, вот что плохо.
Над крышей форпоста торчала серая, потускневшая, покрытая ржавыми пятнами и засыпанная мертвой хвоей, тем не менее совершенно целая спутниковая «тарелка». Еще несколько вертолетов, не использованных при строительстве, так и остались стоять в стороне. Они походили на угрюмых, подбитых птиц.
— Ничего себе, — пробормотал Лунатик.
— Видишь? Он не жлоб, он хозяйственный мужик…
— Если хотите, можете в душ залезть, — великодушно предложил Плаун. — Воды мне не жаль, только она у нас холодная, из глубокой скважины. Зато чистая и не светится…

…Вода у них оказалась не просто холодная, а по-настоящему ледяная, но даже это было здорово. Текла она тугой струей из обрезка старого шланга, укрепленного на потолке. Я согнал с себя грязь, вытерся и взял из мешка чистую запасную одежду. «Сева» после вчерашней драки с псевдогигантом и ночной схватки с собаками сильно пострадал — местами его порвали, а местами и вовсе выдрали клочки. Комбинезон нуждался в замене, но насчет моего личного «дефолта» нахальный Экса догадался правильно. Оставалось только починить снаряжение самому, чем я и занялся, попросив у Плауна кое-какие инструменты и клей. Плаун поворчал, но все-таки расщедрился.
Два часа я провел, пытаясь исправить неисправимое, но результат не порадовал. Бронежилет как защита от пистолетных пуль до сих пор годился, однако оболочка комбинезона, теперь кустарно склеенная и залатанная, наверняка утратила часть полезных качеств.
От радиоактивной пыли, поражения электротоком или химикатами она помогла бы и сейчас. Но способность «Севы» защищать от пси-излучения теперь находилась под большим вопросом. Я понимал, что в этом смысле он теперь не превышал возможности самой простой сталкерской снаряги.
— Ничего, — ободрил меня осведомленный Плаун. — В Лиманске у тебя другие проблемы будут.
— Какие?
— Перво-наперво сама дорога — туда еще попасть надо, а мост, говорят, перекрыт. Второе — радиация. В лиманские дома попусту не лезь, они иногда «светятся», некоторые «светятся» сильно. Третья проблема — полно аномалий «телепорт», если начнет между ними кидать, можно из кольца и не вырваться. Еще… ну, еще места есть странные, техника брошенная с советских времен, говорят, не безопасная. И самая главная, как везде, проблема, парень, это «человеческий фактор». А если по-простому, то город сейчас делят на четыре части «Долг», «Свобода», «монолитовцы» и самые отмороженные бандюганы. Там на каждой улице — стрельба на поражение.
— А вы, дядя Плаун, не собираетесь в Лиманск? — больше из озорства, чем всерьез, спросил я.
— Тьфу. Шутник ты, парень. Мне и здесь хорошо.
— А откуда тогда информация, что там?
— Связь мы держим с союзниками, — солидно сказал Плаун. — Они и сообщают. Если закрепятся там — очень хорошо, ну а нет — тоже не так плохо, по крайней мере число бандюганов поуменьшат.
Плаун был Плаун, то есть законченный прагматик, особенно же это касалось денег и материальных ценностей. Экса действительно с ним рассчитался, я только не понял, наличными или в долг. Медиком у Плауна работал фельдшер Федотыч. До легендарного Болотного Доктора ему было как до звезды, как в смысле бескорыстия, так и в смысле таланта, но обрабатывал и зашивал он достаточно ловко, поскольку давно «набил руку» на бесконечной веренице раненых и травмированных сталкеров. Людей из «Свободы» Федотыч забрал в лазарет, а заодно поменял повязку на голове у Лунатика.
— Можно было ее просто снять, ну да ладно… На тебе, парень, все заживает как на собаке, наверное, носишь в кармане «светляка»…
Следующие несколько часов я провел на этой базе, затерянной в радиоактивном лесу, и не делал при этом ничего. Случилась неизбежная пауза — и мозги, и руки-ноги требовали передышки. Я мог только смотреть в потолок и пить местный самогон. Дистиллятор ребята Плауна сделали из медной трубки, бака и разнообразного технического хлама, снятого с разбитых вертолетов. Напиток так и назывался — «вертолетовка». Вчерашние события, в том числе разговор с Шуркой и последующую драку, совсем забыть не получалось, но они как бы смазались и отошли на задний план.
Лис явно и недвусмысленно дал понять, что именно Полозов был инициатором моего спасения. Зачем это понадобилось сталкеру-нейтралу, я не знал, но собирался узнать. Хотя точных причин назвать не получалось, моя уверенность в скорой встрече с ним только окрепла.
Лунатик тоже выпил «вертолетовки» и немного повеселел. Он смешался с людьми Плауна, слушал гитариста, который время от времени играл под открытым небом, возле навеса, под которым Плаун складывал ящики и мешки. Гитарист играл технично, но, как я заметил, никогда не пел. Он даже при мне не разговаривал. Ближе к вечеру, сбежавшись на музыку, начали отзываться воем слепые собаки.
— А вот и вокал пошел, — сообщил благодушно Федотыч. — Сыты они, задрали свинку, поэтому в драку не лезут, а только хулиганят.
Пси-чувствительные псы выли довольно стройно, следуя за музыкой и соблюдая ритм, в этом присутствовала некоторая безбашенная гармония, по крайней мере прерывать их выстрелами не хотелось.
— Интересно, пса-мутанта приручить можно? — почему-то спросил я.
— Не знаю.
— А кто-то пробовал?
— Опять же, не знаю, только какой в слепой собаке прок? Глаз у нее нет, шкура клочьями, морда — хуже, чем в фильмах ужасов, жрет много, гадит, соответственно, не переставая, а может, еще и мысли читает. А мало ли, про что ты подумал?
Не вполне трезвый Лунатик услышал нас и, не выдержав, захохотал.
— Ну чего ржешь? — обиделся Федотыч. — Я на Большой земле пуделя держал, вот пудель — совсем другое дело.
— Пудель — это да… Но овчарка лучше.
Некоторое время мы с Федотычем спорили, сравнивая породы собак.
Собаки взяли паузу вместе с гитаристом, потом «запели» снова, вой и музыка, смешавшись, терялись в подступающих сумерках.
— Когда-нибудь мы будем считать эти недели лучшим в нашей жизни… — ни с того ни с сего вдруг сказал Лунатик.
— Может быть, лет через пять. Если раньше не убьют.
Я сказал это просто так, шутка была расхожая, но он нахмурился, а потом впал в странное неразговорчивое состояние. Это выглядело как обычное проявление сталкерских суеверий, и я не отреагировал, тем самым упустив возможность расспросить Лунатика как следует. Не расспросив его, я совершил еще одну ошибку, а их к тому времени накопилось уже немало.
— Ладно, пошли под крышу, ребята, хватит зверей попусту дразнить, — настоятельно посоветовал более-менее трезвый Федотыч.

…Ближе к ночи, устроившись внутри кабины разбитого вертолета, приспособленного под жилье, я пересматривал вещи и читал до сих пор не выброшенные бумаги. Их оказалось совсем мало: пара-тройка истрепанных памяток бойцу «Долга», теперь уже бесполезных, непонятно почему уцелевший блокнот с забытыми фамилиями и адресами людей на Большой земле, липовая справка о том, что мой нож «не является холодным оружием», и тому подобный мусор.
Я смял все это, собираясь вынести и уничтожить на костре, когда мне под руку попались бумаги, позаимствованные из клада контролера — два тетрадных листка в клеточку, исписанных одинаковым мелким, но довольно разборчивым почерком.
НИИ «Радиоволна»
Черновик отчета по теме «Исследование влияния пси-излучения третьей степени на организм человека»
Исполнитель: младший научный сотрудник Лунарев А. К.
Раздел третий
…после чего опыты повторялись над людьми-добровольцами дважды сериями по пятнадцать и двадцать минут, на уровне, составляющем 90 % от предельно заданного.
По результатам экспериментов было установлено значительное увеличение электромагнитного излучения головного мозга у 71 % подопытных. К побочным неблагоприятным последствиям следует отнести усталость, тошноту, головную боль, при значительных превышениях нормативов возможны повреждение сердца, мозга и центральной нервной системы. Психика подопытных меняется, появляются признаки раздражительности и гнева… Возможно развитие значительных органических изменений. Таким образом, излучение указанных частот категорически не рекомендуется использовать для создания системы понижения агрессии. Вместе с тем оно может быть использовано как стимулятор мозговой активности при условии нейтрализации негативных последствий…
…Дальше оказалось неразборчиво, по бумаге кто-то размазал жидкость вроде зеленки, она растворила буквы, смешав их в одно грязное пятно.

Записки мало что добавляли к тем слухам, которые уже ходили по Зоне, хотя происхождение контролера с армейских складов они объясняли вполне. Бедолага мог быть зэком, их тех самых, согласившихся в восьмидесятые на «добровольные» опыты в Лиманске ради сокращения срока. Вся дальнейшая история большой науки оставалась мутной, а кончилась по принципу «хотели как лучше, а вышло как всегда». Низкой агрессивностью никто из гуманоидных мутантов Зоны вовсе не мучился, а если она у кого и понизилась — этих неудачников давно съели. Во время супервыброса в две тысячи шестом году контролер, получивший к тому времени «значительные органические изменения», подался в бега, прихватив заодно и архив. Со своими обидчиками он при этом не церемонился, возможно, кто-то из зомбированных ученых так до самого конца и бродил у него в «свите». Мутант продолжал понимать ценность отчетов уцелевшей частью человеческого сознания, обмен бандитам он сам же и предложил, однако все тетради из ящика на моих глазах разлетелись в труху.
«Черновик отчета» я на всякий случай сохранил, прочий мусор вынес во двор и зашвырнул в костер. Бумаги скорчились, догорели и рассыпались в пепел. Я устроился возле этого костра и принял на коммуникатор все отправленные мне сообщения.
Их оказалось три: от Лиса, от Ремезова, от Кости.
Лис прислал короткую записку:
Моро, привет!
Еще раз спасибо за то, что выручил возле туннеля. Пишу по дороге, идем медленно, связь глючит, много аномалий. Есть мнение, что старую базу на «Агропроме» скоро придется бросать. Удержать не получится, слишком много мутантов. Самое важное — тебя ищет Ремезов. Его группа выступила на Лиманск. Из самого Лиманска вчера пробилось сообщение, Шура погиб в бою с ренегатами, у наших там большие потери. Вот такие дела. А тебе удачи.
Лис.
Ремезов отписался коротко, по-деловому, без лишних приветствий и даже без подписи:
Морокин, я про тебя не забыл. Увидимся скоро. Советую застрелиться самостоятельно.
Над угрозами я только посмеялся, хотя совсем сбрасывать Ремезова со счетов не следовало. Во всяком случае, по сравнению с Барханом врагом он был пока что второстепенным.
Письмо Кости я прочитал самым последним.
Серега, здравствуй.
Хочу тебе кое-что сообщить.
Во-первых, извини, что не сказал этого раньше. Во-вторых, ты должен знать, что Инги уже нет — еще полгода назад умерла от лейкоза. Я был в курсе с самого начала, с того момента, как ей поставили диагноз. В разговоре с тобой в Темной долине промолчал. Сделал я это потому, что ненавижу тебя за твое сволочное упрямство, нежелание знать свое место и неспособность понимать очевидные вещи. Однако после твоего ухода из Темной долины и вчерашнего случая с Эксой и другими нашими ребятами больше молчать не могу. Ну вот, ты теперь знаешь. Периодически меня достает желание влепить тебе пулю в упрямую башку, но это и без меня сделают.
Костя.
P.S. У меня полгода лежало ее последнее бумажное письмо, передали с Кордона. На, читай, сфотографировал на КПК.
—
Отправлено с сервера megamail.su. Наша почта — первая среди самых надежных!
— Не расстраивайся зря, Моро, — сказал через час Лунатик, когда нашел меня сидящим в одиночестве, совершенно разбитым и в кабине разбитого вертолета. — Знаешь, всяко бывает…
Он сказал это со свойственным ему странным простодушием, и у меня исчезло появившееся было желание дать другу в морду. Лунатик был Лунатик — что с него возьмешь…
— Инга мне никогда не писала, что больна. Она, если честно, как меня бросила, так вообще ничего не писала.
Лунатик вскарабкался в вертолет и уселся рядом, уперев локти в согнутые колени. Я в который раз обратил внимание, какие у него странные глаза — прозрачные, но все равно покрасневшие и воспаленные, как от усталости.
— Помнишь Шаркова, он еще часто на Кордоне тусовался вместе с Валерианом?
— Ну, помню, — ответил я.
— Может, ты не в курсе, как он погиб?
— Забыл уже.
— У Шаркова была маленькая дочка, лет трех. Жила на Большой земле вместе со своей матерью — от Зоны, понятно, как можно дальше. Был у них там дом, «мазда», и Шарков все это оплачивал из дохода от хабара.
— Ну и что?
— На этой «мазде» они и разбились, подруга Шаркова — сразу насмерть, а девочка осталась калекой. Вот тогда он и полез на четвертый энергоблок искать исполнитель желаний.
— Нашел дорогу?
— Нашел или не нашел, но больше его не видели… в смысле, человеком.
— А ты болтал, будто Шарков погиб…
— Он носил цепь на шее — толстую такую, по заказу сделанную. Каждое звено в виде восьмерки, а восьмерка считается счастливое число… Два месяца назад Пашка Горовой пристрелил зомби, который его чуть не порвал на границе с Янтарем. У зомби была цепочка, такая же, как у Шаркова… Ну и судя по лицу…
— Ясно.
Думать про это мне не хотелось. Хуже перспективы, чем стать безмозглым ходячим трупом, нет. Даже ренегатом быть лучше. Однако эти вполне прозрачные соображения никогда еще сталкеров в их стремлении залезть в самый центр не останавливали. Был бы только подходящий мотив.
— Я вот что думаю… — добавил Лунатик. — Инга за тебя боялась, боялась что ты приедешь, увидишь, что с ней стало, слетишь с катушек и поступишь так же, как Шарков. Только поэтому ничего и не писала… до самого конца.
Такой была идеальная версия событий, и ею Лунатик пытался меня утешить, но я находился в таком состоянии, что сам был рад обманываться, только бы дали повод. Начинался дождь, он неистово колотил по кабине вертолета, сквозь отверстия, проеденные ржавчиной, отдельные брызги попадали внутрь. Лунатик, воткнув в КПК разъем, принялся слушать старые записи «Апокалиптики», один из наушников он великодушно оставил мне. Звучали аккорды «Армагеддона» дождь продолжал хлестать по стеклу, унося грязь, пыль, ржавчину и нанесенный ветром песок. Ветер пригибал мертвые деревья, тучей нес сорванную с них такую же мертвую хвою. Через некоторое время мир по ту сторону стекла почти исчез, смешавшись в один мутный вихрь, состоявший из ветра и дождя, подсвеченный вспышками грозы. Гроза шла с севера, со стороны четвертого энергоблока. Тучи ползли так низко, что задевали дном верхушки леса. Лунатик прибавил звук, заставляя перепевку бессмертного «Nothing else matters» «Металлики» заглушить грозу. Вскоре громыхнуло и сверкнуло так, что старый вертолет содрогнулся, земля поплыла, перестав казаться непоколебимой опорой, к вихрю за окном примешались алые оттенки цвета крови. А потом ударило еще сильнее, и это была уже не гроза, а выброс.

Напарник Эксы, чернявый «свободовец», умер через день. До этого момента фельдшер нейтралов Федотыч успел зашить его и обколоть антибиотиками, но парень так и не очнулся, не помог даже извлеченный кем-то из заначки артефакт «мамины бусы».
Тело мы закопали в ста метрах от форпоста, под бурой от радиации сосной, сверху навалили ломаного железа, чтобы до захоронения не добрались собаки.
— Пусть земля ему будет пухом, — степенно сказал Плаун.
Траурная речь получилась короткая, но многие погибшие в Зоне не имели даже такой.
Нам с Лунатиком следовало уйти, это понимали все и остаться не приглашали. Я уже складывал вещи, когда кто-то из нейтралов передал мне просьбу Эксы заглянуть к нему в медицинский отсек.
Когда я явился, он там лежал совершенно один, под капельницей и явно подавленный смертью соратника.
— Как ты?
— Федотыч уверяет, через два месяца поправлюсь… если повезет.
— Ничего, повезет. Тебе всегда везет.
— Ну, это как посмотреть. С тобой не очень подфартило.
— Звал зачем?
— Хочу кое-что рассказать. Помнишь историю про ящик с хабаром и пропавшего наемника?
— Тот самый ящик?
— Тот, тот… По поводу которого тебя из «Долга» Крылов попер. Ну так вот… Ящик этот в «Свободе» никто особо не ждал и не заказывал. Нам его Бархан по своей инициативе предложил, содержимое хотел обсудить отдельно. И встречу на заброшенном хуторе тоже назначил он. Лишних людей просил не присылать.
— Откуда ты это знаешь?
— От Чехова. Пили мы с ним вместе.
— Дальше что?
— Тихо, тихо, не ори. Подойди лучше поближе.
Экса сильно психовал, будто и впрямь боялся чужих ушей. Я приблизился к нему вплотную.
— Слушай, Моро… Бархан в ту ночь был на хуторе. Ходили слухи, что он нашим ребятам там в спину стрелял. После этого отступил прямо сквозь «электру», и она его не тронула.
— Откуда знаешь? На хуторе не выжил никто.
— Откуда-откуда… от верблюда. Если соображаешь что-то — сам догадаешься.
Я кивнул. Крыса в «Агропроме» все-таки существовала, хотя едва ли была очень опасной.
— Ты сам болтал в баре у Ганжи, что видел после этого Бархана. Чего же дал ему уйти?
— Не после я его видел, а до того. После стрельбы на хуторе наемник исчез с концами, как сквозь землю провалился.
— На кого он еще работал?
Смеяться Эксе было больно, он только криво ухмыльнулся, но глаза у «свободовца» оставались печальными и слегка затуманенными противошоковыми средствами Федотыча.
— Я парень простой, мне такое не докладывают. Знаю только, что все твои неприятности в Зоне — не наша подстава, а личный привет от Бархана. Теперь ты мне веришь?
— Верю.
— Тогда пока. «Спасибо» не жду, ты у нас очень гордый. Вали отсюда, отступник хренов, я еще посплю.
Экса отвернулся к стене и больше упрямо не обращал на меня внимания. Я ушел, оставив ему апельсин из бара Ганжи, который с начала похода таскал с собой в рюкзаке. Должно быть, сказалось соседство артефактов — апельсин до сих пор оставался свежим и даже не усох.