ДВА НЕГОДЯЯ В СКРЫТОЙ ДОЛИНЕ — Глава 7

Нырнув в кусты, растущие вдоль обочины, я споткнулся о корягу, упал и скатился в неглубокий овраг. Замер там, лежа на боку, прикрыв лицо согнутой лодочкой ладонью. Нос болел неимоверно, из глаз даже слезы выступили. И лоб — со мной впервые такое приключилось, чтобы болел лоб, раньше я считал, что там и болеть-то нечему. Еще ломило в ребрах, а в левом плече что-то неприятно пощелкивало всякий раз, когда я двигал рукой.

От площади донесся шум двигателя, превратился в рев и смолк: кто-то пронесся по дороге мимо. Раздался крик, потом звук автоматной очереди. Вновь все ненадолго стихло, после чего на другом конце колхоза часто застучали выстрелы. Но шагов поблизости слышно не было: байкер не преследовал меня, должно быть, выбрался из той комнаты через заднюю дверь и попал во двор позади дома.

Раздался знакомый голос. Я прислушался, встал, покачиваясь, и выбрался из оврага.

Посередине улицы шел Никита с «валом» в правой руке и «браунингом» в левой. Одну ногу он слегка приволакивал, рубашка была разорвана от плеча аж до поясницы, но выглядел напарник вполне бодрым. Шел он медленно, напряженно глядя вперед, прислушиваясь к шорохам, и видно было, что готов выстрелить в любое мгновение.

— Хочешь умереть в одиночку? — спросил я, шагнув на дорогу.

Стволы дернулись в мою сторону, и тут же он выкрикнул:

— Химик!

— Спокойно, спокойно… — Я всмотрелся в полуразрушенную мазанку за спиной Пригоршни: не видно ли где страшного байкера.

— Вот так! — сказал он обрадовано. — Жив! Я так и знал, что жив. И я вот тоже…

— Ствол какой-нибудь найдется? — спросил я, приближаясь.

— Второй «вал» в кабине остался, — виновато ответил Никита, протягивая мне «хай пауэр» и доставая из кобуры другой.

— А где вертолет?

Мы пошли к площади, я то и дело оглядывался на мазанку.

— Топливо закончилось, так я его за колхозом посадил. Там у них трактор рабочий еще, оказывается, есть, вот рядом с ним и посадил, чтоб оттащить можно было куда-нибудь в случае чего. Там же колеса на лыжах, видел? Ты куда пялишься все время? Я ответил:

— Да в домике том мужик один остался… Чуть не убил меня.

— Нет там никого. Я когда мимо проходил, внутрь посмотрел на всякий случай, чтоб в спину не подстрелили. Пусто.

— Значит, он точно через заднюю дверь выскочил и куда-то по своим делам пошел…

С площади донесся звук продолжительной очереди, непривычно громкий и одновременно глухой, тяжелый. Когда смолк, раздался пронзительный крик.

— Из чего это они стреляют? — удивился Пригоршня. — Какое-то оно чересчур сильное…

Сбоку затарахтел мотор.

Рука напарника дернулась, глушитель «вала» описал короткую дугу и выплюнул несколько пуль в вынырнувший из кустов на обочине мотоцикл. Не такой, на который свалился я, а с открытой коляской и ветровым стеклом обычных размеров. В коляске никого не было, на мотоциклисте — знакомая военная форма и черный шлем. Одной рукой солдат держал руль, второй прижимал к боку «узи», из которого наверняка собирался пристрелить нас, как только машина, придавив кусты, вылетит на дорогу, — но опоздал. Ветровое стекло осыпалось, затем пули пробили шлем. Солдат завалился влево; мчась прямо на нас, мотоцикл накренился, коляска приподнялась. Никита вновь выстрелил, опустив ствол. Переднее колесо взорвалось, и мотоцикл будто наткнулся на бетонный «башмак», которым заканчиваются рельсы в тупиках: он резко перевернулся, руль врезался в землю, задняя часть взлетела. Мертвый солдат упал, машина перекувыркнулась через него, вращаясь, рухнула на землю.

Заднее колесо продолжало крутиться с тихим шипением. Кашляя и разгоняя ладонями поднявшуюся пыль, мы обошли место аварии. На ходу я нагнулся, подхватил «узи». Компактный, удобный — хорошее оружие. Я взял его в правую руку, а «браунинг» в левую.

— Евреи крутой ствол сделали, — одобрительно пробурчал Никита, покосившись на автомат.

— Да уж, — согласился я. — Мудрость Торы этому не мешает, наоборот…

Напарник важно пояснил:

— Это тебе мини-вариант достался, он меньше трех кило должен весить. А темп под тыщу выстрелов в минуту, радуйся. Погляди, патроны-то есть?

Пыль слегка осела, и видно стало лучше. Я вытащил рожок, покрутил в пальцах и сказал:

— На тридцать два вроде. И почти полный.

— Что у тебя с носом?

— Сломали, по-моему. Там какой-то страшный чувак был, в той мазанке, Никита. Он в коляске мотоцикла сидел, на который я свалился, а потом как стукнет меня, аж…

Впереди, на площади, вновь глухо застучал пулемет, да так, что земля под ногами задрожала.

— Что ж это за машинка такая у них? — изумился Никита. — Вроде знакомый звук, да только… Ну ё-моё! Не может же быть, чтобы они сюда притащили…

Выстрелы смолкли, раздался гул двигателя. Мы шли, подняв оружие, не слишком близко друг к другу, но и не очень далеко. Впереди дорога поворачивала, так что трактир видно не было, лишь самый край площади.

— Значит, вояки раньше времени подрулили, — сказал Пригоршня. — Прям утром. Одна группа за вертолетом поехала, вторая — сюда. И таки мы капитана этого, Пирсняка, тогда сильно обозлили.

— Ты обозлил, — возразил я.

— Ну ладно, я. Он, видать, и вправду псих больной: решил в ответ весь поселок выкосить.

Я сказал:

— Сюда едут.

Гул превратился в рев, и на дорогу вынеслась машина. Мы увидели кабину, как у джипа, с листом брони на месте лобового стекла. Кузова позади не было, лишь железная рама. Прямо за кабиной торчал штырь с креслом, в котором кто-то сидел, перед ним был пулемет с парой таких длинных стволов, каких я в своей жизни еще не видывал.

— Ой, ё! — заорал Пригоршня. — Это ж КПВТ! Танковый, спаренный!!!

Мы выстрелили одновременно из всех четырех стволов. Пули забарабанили по железу, машина резко ушла в сторону, фигура в кресле мотнулась, и я узнал капитана Пирсняка. Он подался вперед, навалился грудью — стволы, оба метра в полтора длиной, повернулись.

— Тикай, Химик!

Затряслась, с лязгом втягиваясь в лентоприемник, лежащая сбоку на крыше кабины металлическая лента. Улицу накрыл грохот, в сравнении с которым все предыдущие слышанные мною во время перестрелок звуки казались писком обессиленного комара.

Мы прыгнули в разные стороны, а дорога между нами взорвалась, когда предназначенные для противотанковых ружей пули калибром четырнадцать с половиной миллиметров взрыли ее. Почему-то капитан выбрал именно меня, стал поворачивать пулемет в мою сторону. Оглушенный, ошарашенный, я метнулся к кустам, слабо понимая, что происходит, скакнул, ломая ветви, как несущийся в страхе от лесной облавы секач, врезался в покосившийся заборчик, своротил его, увидел прямо перед собой колодец и прыгнул туда, бросив оружие.

Нет, я не нырнул в далекую темную воду, у меня все же хватило ума ухватиться за цепь: перед тем как перескочить через низкий край, я успел заметить, что она размотана и свисает с ворота, верхним звеном прикрепленная к вбитому в него «ушку».

Цепь зазвенела, закачалась. Я уперся ногами в закругленную стенку, ткнулся лопатками в противоположную часть широкой каменной трубы и повис неподвижно. Рядом что-то взорвалось, затрещало, и я вдруг понял, что сам себя загнал в ловушку: если Пирсняк попадет по вороту, тот неминуемо сломается, превратится в щепки и труху, которые упадут вниз вместе с цепью и тем, кто на ней висит.

Но в этот миг выстрелы смолкли. Не помню, какая скорострельность у этих монстров, должно быть, где-то около полутысячи в минуту. А в ленту заряжается патронов сорок, то есть она должна закончиться примерно через пять секунд непрерывного боя… Ну да, где-то столько и прошло. Хотя наверняка у него там есть запасная, и не одна, но ведь надо еще вставить ее в лентоприемник…

Грохот, до сих пор царящий в ушах, постепенно стихал, уступая место звукам из внешнего мира.

Шум двигателя отдалялся: машина с капитаном уезжала. Когда он смолк окончательно, наступила полная тишина — ни отдаленных выстрелов, ни криков, ничего. Я подождал еще немного, покрепче уперся подошвами в колодезную кладку и стал выбираться.

 

 

* * *

 

Создавалось впечатление, что по площади промчалось, не разбирая дороги, стадо бешеных бизонов, а на спинах у них сидели сумасшедшие индейцы с крупнокалиберными ружьями и палили во все, что попадалось на глаза, а еще кидали динамитные шашки. Все дома, кроме трактира, были разрушены, заборы выворочены, растущие во дворах яблони и акации либо сломаны, либо потеряли большую часть кроны. Среди воронок и груд разрытой мощными колесами земли лежало несколько неподвижных тел, мужских и женских.

Перебравшись через очередную рытвину, мы увидели, как между развалинами к площади спешит Уильям Блейк с крошечным дамским пистолетом в руках. Сделав несколько шагов, он встал, нагнулся и поднял с земли автомат. Радостно махнув им, заспешил дальше, к трактиру.

Здание воскресило у меня в памяти черно-белые фотографии Киева после отхода фашистов. Нет, оно не разрушилось целиком, но бронебойные патроны четырнадцатого калибра украсили парадную стену дырами, в которые можно было просунуть руку, а иногда и пролезть целиком. Окна потеряли прямоугольную форму, превратившись в разлапистые кривые звезды с крошащимися участками стены по углам. Входная дверь стала решетом и у нас на глазах, качнувшись от сквозняка, сорвалась с петель, постояла секунду, как бы раздумывая, куда ей падать, и рухнула наружу, под ноги Уильяму. Оглянувшись на нас, он нырнул в трактир.

— Хреново дело, — сказал Никита, вешая автомат на плечо и убирая «браунинг» в кобуру.

От выстрелов танкового пулемета он уберегся, спрятавшись за большой поленницей. Впрочем, по словам напарника, после того как он упрыгал с дороги, Пирсняк в его сторону и не посмотрел, сосредоточившись на мне.

Щелкнув предохранителем на ствольной коробке, я сунул «узи» за ремень на спине, рядом с «браунингом». Мы вошли в трактир и остановились, разглядывая просторный зал, весь пронизанный наклонными световыми лучами, льющимися сквозь дыры. Пол усеивали обломки мебели, среди них лежало несколько тел. Уильям присел над одним, бормоча на английском, перевернул его лицом кверху и вдруг отскочил, выпустив автомат. Треща деревом, бросился в угол помещения, согнулся там в три погибели. Когда звуки рвоты стали немного тише, я позвал:

— Илья Львович, вы где?

— Львович! — громко повторил Пригоршня. — Дед, эй! Зашуршало, потом скрипнуло, и мы увидели в дальней стороне зала, возле лестницы, ведущей на второй этаж, — теперь она напоминала музейный скелет динозавра — большой квадратный люк. Крышка была откинута; из темного проема возникла голова с рыжими вихрами, затем плечи, а после Илья Львович появился целиком, прижимая к груди трехлитровую банку. Во второй руке он нес три стакана. Старик шагнул на пол, осторожно переставляя ноги, добрел до окна возле нас и поставил ношу на засыпанный известкой подоконник. В банке, закрытой железной крышкой, поверх которой был стянутый резинкой кусок целлофана, плескалось что-то мутно-белое, а в одном из стаканов лежал зелено-синий бочковой огурец, распухший, мягкий от старости и рассола. Илья Львович сорвал резинку, снял целлофан с крышкой и налил жидкость в два стакана, заполнив каждый примерно до половины. Достал огурец и вопросительно глянул на меня. Я кивнул. Из люка тем временем показалась Настасья Петровна, за ней еще две головы, но старик не обратил на них внимания. Он разломал огурец на три части и вручил нам с Никитой. Наполнил третий стакан. Мы подняли их, выпили, и после этого я крякнул, а Никита, уже имевший удовольствие употреблять напиток Ильи Львовича, впихнул огурец себе в рот и принялся жевать так, что во все стороны полетели брызги рассола. Отдышавшись, я откусил кусочек, ну а старик лишь прижал свою закуску к ноздре и резко втянул воздух.

— Злой!

Мы обернулись. В дверях появилась Марьяна, вся в грязи: должно быть, лежала где-то в канаве, прячась от обстрела. Уильям, закончивший освобождать желудок, что-то воскликнул и пошел к ней. Девица кинула на нас взгляд, посмотрела на солдата и направилась к лестнице.

— Cautiously! — выкрикнул он, спеша следом. — Осторожность! It can collapse!

Но лестница не коллапсировала, то есть не развалилась, лишь зашаталась, когда Марьяна, а следом и взволнованный Блейк стали взбираться по ней. Она обернулась, что-то сказала ему, а пацан вдруг порывисто ее обнял и попытался прижать к себе. Несколько мгновений Марьяна безуспешно сопротивлялась, потом наконец сумела оттолкнуть его и закатила пощечину. Блейк ахнул, прижал руку к лицу, она же развернулась и затопала дальше.

Тем временем старик налил еще по разу, мы выпили, после чего Никита раздумчиво сказал:

— Такие, значит, дела, Львович.

Пятеро выползших из подпола людей под руководством Настасьи Петровны стали оттаскивать тела к двери. Я отказался пить в третий раз, а Пригоршня со стариком опорожнили еще по полстакана, дожевали огурец, после чего хозяин понес банку на кухню.

Раздался скрипучий голос, на вершине лестницы показался Злой — в одних штанах, с бинтами вокруг торса и груди. Лоб тоже был перебинтован, и сталкер напоминал раненого матроса, которого боевые товарищи уволакивают с поля боя. Слева и справа Злого поддерживали Марьяна и Уильям, а он обхватил их за плечи.

— Где были? — грозно вопросил сталкер, узрев меня и Пригоршню. — Нас чуть всех не перестреляли здесь без вас!

После этих слов головы находящихся в помещении людей повернулись в нашу сторону. Я сказал:

— Злой, мы к вам охранниками пока не подписывались идти.

Он открыл рот, явно собираясь обругать нас последними словами, но так ничего и не сказал, лишь морщился, пока ему помогали спускаться по шатающимся, наполовину проломленным ступенькам.

Тем временем Илья Львович вернулся из кухни, дал указания тем, кто расчищал обломки, и подошел к нам.

— Позвольте нос ваш поглядеть, молодой человек, — сказал он, подступая ко мне.

Я повернулся к нему в профиль, и старик очень осторожно коснулся раненого места двумя пальцами. Пошевелил — я чуть было не отпрянул, но сдержался.

— Нет, не сломан, — сказал Илья Львович. — Синяк — да, долго не сойдет, но не сломан все же.

— Это хорошо, — обрадовался я и тут же вспомнил про свой контейнер.

Сняв его, сдвинул три крышечки и спросил у старика:

— Бинты есть?

Он развел руками.

— Только тряпки чистые, вываренные. Мы их используем вместо бинтов. А что там у вас, юноша?

— Скажите, чтоб тряпки эти притащили. — Я присел на корточки и положил контейнер так, чтобы он увидел содержимое трех ячеек. — Это артефакты, кровь камня называются. Хорошо раны заживляют. Один — мне, один — напарнику моему, один для Злого.

Тряпки-бинты, разрезанные длинными широкими лоскутами, мы вымочили в самогоне и разложили на подоконнике, после чего мне принесли большую строительную рукавицу, а Настасья Петровна нашла на кухне остатки фольги, в которой когда-то запекали мясо. Фольгу я намотал на кисть, поверх надел перчатку, осторожно достал один артефакт, положил на мокрый, пахнущий самогоном бинт, завернул. Когда спиртное попало на поверхность, красно-бурый ком размером с кулак будто вздрогнул, едва слышно зашипел и немного сморщился.

— Теперь быстро надо, — сказал я, выпрямляясь. — . Злой, где у тебя самая серьезная рана?

Выяснилось, что на левом боку. Я поднял артефакт и прижал к ране.

— А-а! — взвыл сталкер, пытаясь отпрянуть, но Никита, знавший; что к чему, удержал его на месте.

— Терпи, Злой, — сказал я. — Подрастешь — Злейшим станешь.

Я обмотал его торс так, чтобы артефакт был прижат к ране, завязал и отошел.

— Печет, — пожаловался сталкер.

— Через полчаса пройдет. А к следующему утру рана наполовину затянется. К тому времени артефакт разбухнет совсем, будто он… ну, будто твою болезнь в себя втянет. После этого уже от него пользы никакой, сними осторожно и выбрось, а лучше — закопай. И на все другие твои раны он тоже хорошо подействует, не так, конечно, как на эту, но легче станет, увидишь.

Вторую кровь камня мы приспособили к плечу Пригоршни, а третью — мне на спину. Злой на протяжении всей процедуры стоял у окна с берданкой и внимательно глядел наружу.

— Боишься, могут прям сейчас обратно вернуться? — спросил я.

— Могут, — подтвердил он. — Прям сейчас, или ночью, или назавтра… С Пирсняком не разберешь, что ему в больную голову через минуту взбредет, я с ним успел наобщаться, когда еще Сусаниным у них в отряде работал. Ладно, не видно их пока — выйдем на свежий воздух, поговорить надо. Марьянка, костыль мне сделай. Уильям, помоги ей. Быстро, быстро!

Снаружи мы уселись возле трактира, на краю глубокой воронки, свесив ноги, а Илья Львович встал рядом.

— Пока еще цветочки, — объявил Злой. — Это Пирсняк так забавлялся…

— А что ж будет, когда он всерьез начнет? — спросил я.

— Что-что… Перебьют всех. Сейчас, видели, они просто наскок такой устроили, проездом типа. Даже из машин не вылезали. А когда приедут опять, подготовятся уже основательнее… Конец нам всем, кроме баб, если только какая сама под пули не попадет.

— Надо в лес уходить, — произнес голос рядом, и мы обернулись. Марьяна с парнем притащили черенок, короткую доску, молоток и гвозди. Сложили все это возле порога, после чего Уильям стал мастерить костыль.

— В лес и прятаться там.

— Какой лес?! — рявкнул Злой, немедленно начиная злиться. — Лепишь ерунду, сама не понимаешь, что лепишь… дура! Где ты лес видела? В местных рощах кролик толком не спрячется!

Марьяна отвернулась, придерживая черенок, к концу которого Уильям прибивал доску.

— Ну ладно, Злой, так что ж тогда делать? — спросил я. Он надолго замолчал, глядя в желтое небо, морщась, то и дело касаясь ладонью бинтов на груди.

— Ну так вы с нами или нет, парни?

Мы с Никитой переглянулись. Стук молотка стих: Блейк и девушка, повернув головы, уставились на нас. Никита едва заметно пожал плечами. Я кивнул:

— С вами, да. Ты этого не видел, Злой, но мы там… — я махнул рукой в сторону улицы, по которой уехал капитан Пирсняк, — мы там их броневичок перевернули и еще два мотоцикла сбили, а тех, кто в них ехал, того… убили на фиг. Так что теперь мы, как ни крути, против них, потому что они против нас. А раз кроме них, вас и нас здесь больше нет никого, значит, мы с вами.

— Это хорошо, — сказал он.

— Ага, для вас — да. А вот скажи, не знаешь ли ты, что это за мужик такой: волосатый, с бородой, весь цепочками увешан и заклепками. Здоровый, как лось, смотреть страшно.

— Да это ж Лесник! — удивился он. — Ты что, парень, Лесника завалил?

— Нет, Злой, это он меня чуть не завалил. Я еле убежал от него.

— Везун ты, точно говорю. Лесник — навроде адъютанта был у генерала покойного. Ну то есть солдат он — раньше, как все, в форме ходил.

— Лесник есть в самом деле Джон Апдак, — подал голос Уильям. — Его есть имя такое. Он совместимо с Йеном Пирсняком сверг генерала Моргана.

— Он… немой, что ли? — добавил Злой. — Молчит всегда.

— Нет, данный Лесник есть просто не любитель словес, не знаток говорильни.

Злой пояснил:

— Ну, я лично, да и никто из наших ни слова от него не слышали. Как-то к нам сюда занесло четверых на мотоциклах, и две девки с ними, в шортах таких джинсовых и этих… лифчиках кожаных. Блондинки обе, ага. Но крашеные. Эти четверо вроде и не сталкеры, а какие-то… Ну, эти, как их — байкеры. Думали, наверное, что крутые, забрались б Зону мимо военных, с дробовиками и пистолетами, на псов поохотиться. Даже натуральные револьверы себе раздобыли, навроде ковбойских. И не повезло им: уж не знаю каким путем, но попали они сюда, в Долину. А Леснику тогда в лагере с военными не сиделось, он все больше шастал по рощам окрестным, изучал. Нелюдимый характер у него, должно быть, не любит с людьми подолгу находиться. Им даже, кажется, и Пирсняк не очень-то командует. Ну вот, как раз неподалеку от колхоза он с байкерами теми и столкнулся. Не знаю, чего они не поделили и кто первый напал, но, в общем, поднялась вдруг стрельба, крики, визг женский… Я наших охотников позвал, они как раз здесь были, — и туда. Когда прибежали, уже все стихло. Три мотоцикла валяются, одного нет. Это прямо рядом с рощицей было осиновой. Так вот, видим: шесть молодых осинок срублены. Ветки с них счищены. Колья, значит… воткнуты в землю. И на них головы, ага. Отрезаны, понимаете, парни? Отрезаны и насажены на колья эти, а тела в стороне, в овражке валяются, и девки в том числе. Он их никак не использовал, хотя женщины, молодые тем паче, да еще и блондинки! Редкость это тут, да? А он им… головы долой, и весь сказ. Оружие отобрал и на мотоцикле уехал. Другие мотоциклы, которые Лесник кинул, мы себе забрали, но после вояки прикатили и их у нас реквизировали.

Марьяна осталась под дверью, а Уильям принес Злому неказистый костыль — сталкер тяжело встал, опираясь на него, походил туда-сюда и вновь уселся.

— Вот так, — закончил он свою историю. — А вы где были, защитнички? Мне сказали, вчера вертолет откуда-то взялся. За ним погнались?

— За ним, — подтвердил Никита.

— И догнали?

— Нашли, да. Он за рощей у склона стоял, а пилот умер… вроде как парализовало его. Мы летали даже, сюда вот на нем и прилетели. Из пулемета, который на нем стоит, броневик расстреляли, а после топливо закончилось, и я его там, на краю поля, посадил.

— Вертолайт? — подал голос Уильям. — Байт? Зис геликоптэр? Где данный есть?

Никита махнул рукой:

— Их бин геликоптэр на краю колхоза стоит. Ин зэ энд… зэ энд, в конце данная ферма.

Уильям с энтузиазмом кивнул и заспешил прочь. Провожая его взглядом, я заметил движение возле площади. Между двумя горами обломков появилась большая голова. Безумный вытянул шею, разглядывая площадь, увидел, что здесь творится, попятился и тихо исчез.

Я спросил:

— Злой, про каких ты охотников упоминал?

— Это, юноша, молодые люди тут у нас есть, — подал голос Илья Львович. — Было четверо, а теперь трое осталось, одного кабан на клыки поднял.

— И где они сейчас?

— Так охотятся же. Они, бывает, на неделю уходят. Бродят по Долине, бьют дичь, потом назад к нам. По времени получается — сегодня вечером появиться должны или завтра утром максимум.

— Вот с ними на склад и попробуем прорваться, — заключил Злой.

Мы с Никитой поглядели на него.

— Какой такой склад?

— Над водопадом, — пояснил сталкер, вновь вставая и тяжело опираясь на костыль. — Там оружие хранится. Еще в самом начале, когда только появились тут, когда я лазал везде, выход искал, — тогда его и нашел. Оттуда после и перетаскали то, что я в сарае закопал, что Коряга не смог забрать. Но на складе гораздо больше осталось. Не знаю, чей он, но думаю, какая-то группировка сильная нычку себе устроила, не то «Долг», не то «Свобода», не то кто-то из темных. А потом, значит, схрон этот сюда затянуло во время выброса. Вот и надо туда идти, выгрести все что можно. И после решать: либо самим на америкосов напасть ночью, неожиданно, либо тут оборону держать, но тогда уж солидно держать. Окопаться, дежурство нести круглосуточно, гнезда гранатометные организовать…

— Погоди, погоди, Злой! — перебил Никита. — Что-то не пойму я. Ты говоришь: склад оружия есть, и вы и военные про него знаете. Так? Немного оружия из него перенесли, остальное до сих пор там. И что, Пирсняк своих людей не послал его охранять? Или не приказал все, что осталось, к себе на завод перенести? Прям оно там так лежит и ждет, пока ты за ним придешь? Что-то не клеится у тебя…

— Все клеится, пацан, — брюзгливо откликнулся сталкер. — Клеится, потому что, после того как мы первый раз оттуда оружие вывезли, там кто-то поселился.

— Кто поселился? — спросил я.

— Да Черный Сталкер его знает, непонятно. Но не псы какие-нибудь и не кабаны, посильнее кто-то. Во второй раз мы попробовали на склад этот забраться ночью, чтоб военные не заметили. У меня как раз запястье вывихнуто было, поэтому я на стреме стоял внизу, у озера. А сверху вдруг крик… и два тела упали, растерзанные. Потом, через секунду буквально, — третье. Я к козырьку побежал, туда, где он к земле примыкает, чтоб наверх подняться и помочь… Но рее и помогать некому было. Потому что увидел: еще одно тело, безголовое, по нему вниз катится. А пятый человек, который с нами был, вдруг вверху возник. Не поверите — он будто взлетел, метра на полтора над козырьком поднялся. Лицом ко мне, руки и ноги растопырены, глаза выпучены и на лице такая мука, что страшно глядеть. Его будто сзади кто-то держал, но кто — не видно. А вернее, не было никого за ним, пусто, воздух один! И потом у мужика этого голова вверх подскочила, а из шеи кровь. Я, честно скажу, перетрусил после этого. Да и какой смысл? Если этот, который наверху был, с пятерыми справился, то со мной, раненым, и подавно. — Он замолчал, вспоминая, должно быть, пережитый тогда ужас, затем продолжил: — И у военных, я слышал, большие потери были, когда Пирсняк приказал склад очистить. Так что они даже дозорных там рядом боятся ставить. Потому что у озера несколько солдат пропало, то есть этот, который наверху поселился, иногда спускается. Но у нас другого выхода теперь нет, понимаете? Либо мы стволы раздобудем, либо нас покрошат, и двух дней не пройдет. Вы говорили, вертолет? Что за вертолет, есть на нем оружие, какое топливо?

— Ну, там стоит… — начал я и замолчал, увидев Уильяма. Он торопливо приближался и размахивал руками. Свалился в воронку, кое-как выкарабкался из нее и заспешил дальше, издалека крича:

— Зер из но геликоптэр! Нет, нет его!

— Как нет? — удивился Никита.

— Нет совсем! — подтвердил Уильям, останавливаясь перед нами. — Совсем нет. И трактор рядом стоял, последний наш, который еще воркед, — и его нет. Нет геликоптэра, нет трактора, ничего нет!

Категория: Андрей Левицкий - Выбор оружия | Дата: 3, Октябрь 2009 | Просмотров: 448