Часть четвертая — Эндшпиль. Глава 22
Докладная записка начальнику штаба Объединенного командования.
В связи с поступившим запросом начальника особого отдела штаба личные дела военнослужащих отрядов специального назначения направлены в отдел.
Подготовлены и переправлены в финансовую часть списки безвозвратных потерь группировки с целью дальнейшей выплаты компенсаций семьям погибших.
Начальник строевой части группировки майор…
В трубе завывал ветер. Мы спускались осторожно, медленно съезжая по тросу. На карнизе стыковочного кольца увидели истлевший труп здоровенной летучей мыши, похожей на тех тварей, что обитали под потолком водоотстойника.
Лабус включил фонарь на винтовке, посветил вниз — луч озарил трос и какое-то оборудование. Спустившись еще на десяток метров, мы разглядели проломленные пластины кассетных фильтров. Раз они пробиты, значит, иногда этим путем пользуются местные обитатели, спускают что-то в Саркофаг или, наоборот, поднимают с него.
Вершина трубы превратилась в круг холодного света далеко над головой. Будто огромный круглый глаз — Зона заглядывала внутрь, наблюдая за нами. Когда мы по очереди протиснулись между обломками пластин, стало темнее, напарник снял фонарь с цевья, отдал мне и достал второй. Трос цеплялся за рваные края пластин, дальше спускаться с его помощью было нельзя. Пришлось огибать карниз стыковочного кольца и спускаться по протянувшейся вдоль стенки лестнице.
Внизу был узел подвода вентиляции третьего энергоблока. Я жестом показал Ане с Костей, чтоб соблюдали тишину, поставил ноги на срез широкого вытяжного канала, посветил внутрь — вдаль убегал железный туннель, где можно будет идти, не пригибаясь. По схеме Северова выходило, что впереди он разделяется на несколько рукавов. Вентиляционная система энергоблоков была замкнута в единый узел, через который мы и проникли внутрь, теперь главное — не перепутать направление на развилке. Бугров говорил, свернуть надо в первый рукав слева.
Я достал пистолет и первым пошел по туннелю, за мной Аня, потом Лабус. Шаги отдавались коротким эхом. Мой фонарь вдруг затрещал и начал угасать, потом разгорелся опять, снова пригас… В полную силу лампочка так и не вспыхнула — мерцала, потрескивая.
На развилке я остановился, увидев не пять, а шесть рукавов.
— Ну, что там у нас? —- Лабус заглянул через мое
плечо.
— Не шуми, — сказал я, насторожившись.
В туннеле было слышно только наше дыхание да приглушенное ровное гудение воздуха. Наверху, отойдя от боя с бюрерами и штурмовиками, я бы уже начал мерзнуть, но тут тепло. Что, если БТС проверить? Вдруг сканер поможет, высветит эти трубы? Я просунул пальцы под край шлема, нажал клавишу. Щелчок, укол в затылке… Что-то хрустнуло в голове, блеснула вспышка, и тут же нахлынула темнота. Качнувшись, я упал на колени.
— Что, Леха?! — донеслось сзади.
Меня будто огнем обожгло. Я вскинул руку, собираясь стащить шлем, но забыл, что держу пистолет, сильно ударил стволом по затылку и повалился на бок.
—- Что, что?!! — Лабус стоял надо мной, переводя ствол из стороны в сторону. Решил, видимо, что в меня выстрелил кто-то, притаившийся в одной из труб.
— Алексей! -— Аня присела рядом. Бросив пистолет, я сунул большой палец под шлем и вдавил клавишу, потом сорвал его с себя.
Жжение прекратилось, но голова сильно кружилась, все вокруг плыло, труба качалась.
— Алексей? — повторила она и дотронулась до моей руки.
— Нормально, — просипел я. — Сейчас встану, сейчас… Лабус, не суетись, никто в меня не стрелял.
Поднявшись на колени, я оперся на плечо девушки, выпрямился. Ноги подкосились, пришлось прислониться к стене тоннеля.
— Так в чем тогда дело? — спросил Костя, опустив винтовку.
— БТС попробовал включить.
Я подобрал шлем и чуть не упал при этом. За пистолетом уже не рискнул наклоняться — Аня подняла его, протянула мне.
— Ну, попробовал, и что вышло?
— Глюкнуло в ней что-то окончательно.
— Так не включай больше, а то… — он сморщился и схватился за раненое плечо.
— Больше уж точно не буду. Что с тобой? Болит?
— Ясное дело, болит. Ладно, неважно.
— Где фонарь мой?
Он лежал на полу — окончательно сдохший. Плохо.
— Костя, посвети в эту трубу, которая слева.
Надев шлем, я подошел ближе к ней, присел на корточки и провел рукой по гладкой поверхности. Поднес пальцы к глазам, потер — чисто.
— Леха, пол-одиннадцатого уже, — сказал Лабус.
— Теперь давай в другую.
Когда перешел к соседней трубе, под ногами захрустел песок, и я сразу остановился. Даже свет не нужен, и так видно. Провел ладонью по стене — на перчатке остался слой пыли.
Выходит, где-то впереди она завалена, вентиляции в ней нет, хотя сквозь соседнюю воздух нормально проходит. Бугров сказал — идти в трубу слева, а еще сказал, что их пять. Но их шесть, и самая крайняя где-то впереди перекрыта. Значит — что? Идем в пятую по счету…
Я пошел по ней, подняв пистолет стволом кверху. Счетчик радиации на часах молчал. Голова еще кружилась, подташнивало — ощущение как с похмелья, причем сильного. Интересно, сколько нейронов у меня сгорело из-за этой выходки БТС?
— Костя, свети, — сказал я.
Он не ответил — мы одновременно заметили в стене справа три темных прямоугольника.
— Это чего там? — спросил напарник.
Я посмотрел назад — Аня шла последней, — сделал еще пару шагов и остановился перед узкими дверцами со скобами, где когда-то находились засовы. Сказал Лабусу:
— Пройди вперед немного.
— Курортник, времени мало совсем осталось. Это кладовки технические, Бугров про них говорил. На черта они тебе сдались…
— Вперед пройди! — прошипел я, открывая дверцу.
За ней была узкая ниша и полки с инструментами. Стенки тонкие совсем — на стыках железных листов попадались отверстия с выпавшими винтами, сквозь них внутрь лился тусклый свет.
Убрав пистолет в кобуру, чтобы обе руки были свободны, я быстро оглядел скобы засовов, покосился на Аню, шагнул внутрь и окинул взглядом содержимое полок. Так, вот это подойдет…
— Что там? — спросил девушка, встав в проеме.
Приникнув к отверстию, я увидел зал внизу. Большой, заставленный штабелями ящиков и стеллажами с каким-то оборудованием. Наша труба проходила вдоль стены под потолком. Сверху лился рассеянный свет, в зале вроде никого не было, хотя за штабелями мог спрятаться целый взвод…
— Алексей… — начала девушка, и тогда я решил: ладно, пора.
Повернулся к ней и сказал:
— Прости.
— Что?.. — начала она.
Взяв с полки обрезок изогнутой трубы, я шагнул наружу и втолкнул Аню в кладовку.
— Ты что?!
Я подался вперед, быстро поцеловал ее, шагнул обратно, захлопнул дверь и просунул трубу в скобы.
Дверца дернулась. Лабус стоял дальше по туннелю и молча наблюдал за мной.
— Курортник! — крикнула она.
— Извини, — повторил я. — Оставайся там.
— Алексей, нет!
— Я не хочу, чтобы ты умирала. Останься здесь. Это место далеко от зала, где находится Кречет.
— Выпусти меня! — Дверца дрогнула, когда девушка навалилась на нее. Скрипнула, слегка провернувшись в скобах, труба. — Ты не понимаешь! Я должна дальше…
— Ты сможешь выйти, — сказал я. — Долго эти скобы не выдержат. И когда выйдешь — возвращайся. Ведь ты можешь управляться с мутантами, пройдешь. Штурмовиков мы убили, а бюреры тебя не тронут, если ты будешь не с нами. Отведешь им глаза, задуришь мозги…
— Леха, время, — напомнил Лабус.
— Прости, — повторил я, развернулся и зашагал прочь, на ходу доставая пистолет.
— Алексей! — прокричала она вслед, но я не ответил.
* * *
Через сотню метров, оказавшись на перекрестке, где под прямым углом сходились две широкие квадратные трубы, мы повернули вправо. Я пытался не думать про Аню — получалось плохо. Перед глазами стояло ее лицо, а в ушах звучал голос, крик «Алексей!» — одновременно возмущенный, жалобный и просительный. Лабус молча шагал сзади и вопросов не задавал — понимал, что мне не хочется говорить обо всем этом.
Теперь мы удалялись от сектора аварийного реактора, приближаясь к третьему энергоблоку. Туннель шел под уклон, я двигался все осторожнее и медленнее. Стихло гудение воздуха, остался лишь звук шагов и наше дыхание. Фонарь озарял уходящий вдаль широкий коридор. Тьма впереди — будто ватная заглушка, луч фонаря проталкивал ее дальше, как шомпол, которым чистят ствол.
Сквозь железо и бетон в трубу проник странный звук, я не понял толком, что это. Вроде где-то заработали сервомоторы, причем на пределе возможностей, чуть не лопаясь от натуги. Их вой слился со скрежетом и стоном… а может, это был крик боли? Или человеческий крик мне только почудился, до нас донесся звук работы какого-то необычного механического устройства? Раздался тяжелый лязг — и все смолкло. Я замер, вслушиваясь.
— Кто может так выть? — тихо спросил Лабус сзади.
Я пожал плечами и зашагал дальше.
— Леха, а ведь мы уже, считай, над этим Кречетом, — сказал он. — Слышишь? Где-то он внизу, близко уже.
Труба плавно повернула, уклон стал сильнее, подошвы заскользили. Я шел дальше, расставив руки и упираясь носками ботинок в стыки. Далеко внизу показалось пятно серого света. Я прошептал:
— Тише иди. Видишь?
Мы бесшумно спускались еще почти минуту, а свет, льющийся в трубу откуда-то снизу, разгорался все ярче. Наклон еще увеличился — если так дальше пойдет, скоро труба станет вертикальной. С трудом сохраняя равновесие, я перешагнул узкий выступ — скорее всего, на этом месте снаружи была приварена опорная балка, хотел предупредить Лабуса, но не успел. Раздался сдавленный возглас, напарник сильно толкнул меня в спину. Ствол винтовки ударил по затылку, я шагнул вперед, нога поехала — хорошо, что не рухнул лицом вниз, опрокинулся на спину.
Я заскользил на заду, приподняв согнутые ноги. Судя по доносящимся сзади звукам, Лабус сопровождал меня таким же манером. Пятно света рванулось к нам, труба стала почти отвесной, какое-то мгновения я па дал, потом она изогнулась горизонтально, спину вдавило в металл. Свет был совсем близко — он шел сквозь мелкоячеистую решетку вспомогательной вытяжки. Решетка проломилась подо мной, с лязгом выскочила из пазов, и я полетел вниз.
На мгновение взгляду открылся огромный прямоугольный зал, заставленный штабелями, заваленный старым оборудованием и запчастями — компрессорами, кожухами трансформаторов, лопастями разобранных вентиляторов. Мы выпали из трубы примерно на середине зала, сзади высилась облицованная свинцовыми плитами стена, а впереди, в торце прямоугольного помещения, стоял самолет.
Я упал на штабель плоских деревянных коробок и откатился, чтобы Лабус не свалился на меня. Он рухнул позади, коробки просели, осыпались, и мы съехали на пол как с горки.
— Ты видел? — заорал Костя, вскакивая. — Видел?! Самолет!
Я поднялся, отдернул рукав — счетчик радиации тихо щелкал, показывая повышенный фон. Не такой уж и сильный, почти безопасный.
— Видел, видел, — сказал я. — Не кричи. Похож на «Ф-111» вроде. Его американцы еще в том веке с вооружения сняли.
— А левее самолета, под стеной, заметил… — Костя смолк, морщась от боли, схватился за плечо.
— Что-то там есть, — согласился я. — Коробка какая-то непонятная. И приборы, я плохо разглядел.
— Наверное, Кречет где-то в том месте. Идем.
Мы быстро пошли между штабелями в сторону самолета. Я сказал:
— Значит, ТВЭЛы были за этой стеной свинцовой, которая сзади. Толстая, наверное, иначе у меня бы счетчик зашкаливал.
Зал озаряли длинные ряды ламп на потолке — некоторые светили ровно, другие мигали, третьи давно погасли.
— Вроде перед самолетом ворота были, — начал Лабус, но его прервали те же звуки, которые мы слышали в трубе: натужный вой сервомоторов, скрежет, будто осколком стекла по железу провели, и стон (опять не разобрать, издает ли его человек или это результат работы какого-то механизма). Лабус остановился, вскинул винтовку, хотя от стены с воротами нас отделял лабиринт штабелей. Я поднял пистолет. Скрежещущий стон завершился лязгом, пол дрогнул.
— Блин, да что же это такое? — спросил Костя. — Это Кречет так шумит?
Пожав плечами, я пошел в обход штабеля из длинных железных ящиков с выдвижными крышками. Обычно в таких держат наборы инструментов. Ага, так и есть — на другой стороне часть ящиков осыпалась, некоторые были раздавлены, будто по ним проехал трактор, среди раскрошенной древесины и гнутой жести виднелись разводные ключи, отвертки, плоскогубцы и стамески. Впереди висела кран-балка с обрывком троса, за ней в ряд стояли передвижные трансформаторы; желто-оранжевые корпуса, черные колеса, штанги, что бы цеплять к грузовикам. Сколько же лет этой технике? Тридцать, сорок?
За трансформаторами бетонный пол заканчивался, дальше была решетка, в полуметре под ней — еще одна, между ними трубы. В некоторых местах из старых вентилей били струи пара.
Лабус остановился и присел. Одну ладонь прижал к плечу, другой уперся в пол.
— Ты бы уколол себе что-нибудь, — сказал я. Он тяжело выпрямился.
— Нет больше ничего, мапупа моей аптечке настала. Только бинт да спирта немного. Надо осколок из мяса вытащить, а времени нет. Даже винтовку тяжело нести.
Он взял «М4» в другую руку, направив стволом вперед, прижал локоть к боку. Перехлестывающий через шею ремень натянулся.
— Давай ее мне, возьми пистолет, — предложил я, но напарник покачал головой и зашагал дальше.
Подняв «файв-севен», я нагнал его, мы пошли на некотором расстоянии друг от друга, поворачивая стволы то влево, то вправо, лавируя между штабелями, техникой и грудами мусора. Чем-то это помещение напоминало тот пакгауз, где наша группа столкнулась с зомби и снорками, только железнодорожный склад озарял дневной свет, там было светло, просторно, снаружи доносился шелест листвы, а тут — мигающие лампы и глухая, мертвая тишина.
Я перешагнул через участок, где не было решетки, следующий квадрат качнулся под ногой и просел, пришлось перепрыгнуть на изогнутую трубу, пробежать по ней сквозь бьющую вверх струю горячего пара. Вой сервомоторов больше не повторялся, но было четкое ощущение, что мы приближаемся к чему-то важному и опасному, — впереди был источник энергии, от которой шевелились волосы на голове и по спине пробегала дрожь. Я уже видел конец помещения поверх штабелей. Теперь стало понятно, что ворота находятся возле стены справа, и там же, носом к ним, стоит самолет.
Костя вдруг покачнулся, сделав неверный шаг, оперся спиной о большую, в полтора человеческих роста, катушку с плотными рядами черного кабеля. Морщась, стащил шлем — бледное лицо блестело от пота. Винтовку напарник отпустил, она повисла на боку стволом вниз. Пальцы разжались — шлем упал на р¬шетку.
— Что… — начал я.
Спереди донесся усиленный мегафонами голос:
— Вы, двое! Я видел, как вы свалились сюда. Подходите, быстрее.
Спокойный, суховатый —- в общем, обычный человеческий голос. И все же было в нем что-то пугающее. Казалось, обладатель этого голоса испытывает невыносимое внутреннее напряжение и едва сдерживает его, не позволяя вырваться наружу.
— Быстрее, а то испортите игру, — повторил голос и смолк.
— Какую еще игру, твою мать?! — зло крикнул Лабус в ответ.
Он тряхнул головой и быстро зашагал вперед, оставив шлем валяться на полу. Лицо его покраснело, усы грозно встопорщились.
Я поспешил следом. Мы прошли последние стеллажи, обогнули бьющую из пола струю пара и увидели длинный грузовой вагон. Колесная пара с одной стороны продавила решетку и трубы под ней, из-под вагона ползли белые клубы. В стенках зияли проломы, внутри темно и пусто. Но как его затащили сюда, ведь здесь нет рельсов… И тут же я заметил один — далеко в стороне тускло поблескивала приваренная к полу металлическая полоса.
Вагон закрывал от нас пространство перед торцевой стеной зала, зато теперь мы видели самолет, стоящий на рельсе.
* * *
Под брюхом бомбардировщика висела «М-61», в народе известная как «Вулкан», — шестиствольная авиационная пушка. От фюзеляжа к стоящим неподалеку пластиковым цистернам тянулись шланги. Фонарь кабины откинут, крылья смонтированы наполовину, гладкая обшивка закрывает не всю поверхность — видны узкие лонжероны. Как они эту махину сюда затащили, по частям, что ли? И зачем? Стойка переднего шасси была закреплена на рельсе, протянувшемся к воротам. Ага, так это нечто вроде палубной катапульты, как на авианосцах.
У стены гудели металлические шкафы, на одном мерцало окошко с дисплеем. Крышки с аппаратов были сняты, оттуда торчали собранные в пучки силовые кабели.
Разглядев все это, я сделал несколько шагов и оказался возле вагона. Махнув напарнику, пошел вдоль стенки. Пистолет поднял стволом вверх. Костя показал вниз — мол, давай под вагоном проползем? — но я отрицательно качнул головой. Слишком узко, ведь колеса пробили верхнюю решетку пола, да и пар оттуда горячий валит…
Усиленный мегафонами голос разнесся по залу:
— Ну, где вы? Курортник! Ведь это ты был? Я видел тебя в Зоне, знаю. Осталось меньше двадцати минут, поспешите!
Напарник шел за мной, ведя ладонью по стене. Я достиг конца вагона, остановился, обернулся к Лабусу. Он кивнул, и тогда я выглянул.
Неподалеку от бомбардировщика в полу зияла дыра с крошащимися бетонными стенками, рядом валялись два отбойных молотка. Из дыры торчали верхушки ТВЭЛов — длинные и узкие, всего пара сантиметров в диаметре. Поблескивала композитная оболочка, скрывающая от взгляда керамический сердечник. ТВЭЛы были расположены широким кругом, между ними возвышался хромированный цилиндр двухметрового диаметра, от него к тепловыделяющим элементам тянулись разноцветные провода.
Я поднял голову. Над воротами по потолку и стене шел извилистый ряд блестящих шайб, соединенных кабелем. Что это там, магнитные мины? Да, точно. Если взорвутся, обвалится большая часть перекрытий на этой стороне зала. Там, откуда мы пришли, над помещением много всякого — слои бетона и железа, вентиляция, другие залы и комнаты, панцирь Саркофага, крыша, наконец, полосатая кирпичная труба. А здесь что? Наверное, эта часть очищена от «корки», созданной когда-то строителями, и после взрыва содержимое хромированного цилиндра выплеснется наружу в потоках раскаленного воздуха, повинуясь атмосферным течениям, разлетится над округой, превратится в облако, потом в дымку аномальной пыли, которая будет расходиться все дальше и дальше…
— Ну что там, Леха? — спросил напарник, и я шагнул дальше, выставив перед собой пистолет.
Стрелять в нас было некому. Впереди стояла строительная бытовка без колес и торцевой стены, внутри было темно, там мигали три тусклых зеленых огонька. Сбоку — стойки с оборудованием и мониторами, на которых мерцали диаграммы, ползли столбцы цифр.
Под бытовкой был приставной столик с компьютерным терминалом. На экране мигала красная надпись:
доступ заблокирован
введение пароля невозможно
Рядом в большом кресле сидел человек. Кресло напоминало то, в котором нас встретил Северов, хотя не знакомец был совсем не похож на профессора.
Мы вышли из-за вагона, не опуская оружия, сделали несколько шагов к нему. На бытовке висел прикрученный проволокой мегафон. Когда человек в кресле открыл рот, из раструба прогремело:
— Наконец-то!
Узкое лицо, крючковатый нос, остроконечная темная бородка. Не молодой, но явно младше Северова, во всяком случае, с виду. Одет в обычные брюки и рубаху навыпуск. На голове обруч — куда новее того, которым пользовался профессор, тоньше, золотистого оттенка. От него к гнезду на боку терминала протянулся ярко красный провод.
Я заметил розоватую каемку под обручем и понял: его не снять. Наверняка с другой стороны торчит игла, как в шлеме БТС, может, и не одна. В черепе доктора Кречета просверлены отверстия, иглы погружены в них…
— Ну так что? — негромко спросил Лабус. — Чего мы ждем? . .
Шагнув к доктору, он попал в бьющий из решетки поток пара. Отошел в сторону, скинул с шеи ремень винтовки и поднял оружие одной рукой.
Человек в кресле засмеялся. Откинув голову, хлопнул ладонями по подлокотникам, привстал, вглядываясь в нас, опять сел. Губы зашевелились, из мегафона раздалось:
— Вот она, армия профессора Северова. Стальные десантники, воины Зоны! Жалкое зрелище. Вы думаете, что выиграли, пешки в чужой игре?
— Он нам зубы заговаривает, и все дела, — сказан Лабус, целясь. Рука задрожала под весом оружия, и он согнул другую в локте, положил на нее ствол как на подставку.
— Видите, я подключен? — спросил Кречет и вновь рассмеялся — будто залаял. — Меня нельзя убивать.
— А что будет? — спросил я.
Смех смолк, доктор Кречет удобнее сел в кресле, заложил ногу за ногу. Он двигался вроде бы непринужденно, но было видно, что тело переполнено напряжением. Сидящий в кресле человек постоянно сдерживал его, из-за этого казалось, что даже оставаясь неподвижным, он преодолевает ураганный ветер, вот только ветер этот дул внутри него.
— ТВЭЛы взорвугся! — каркнул мегафон. — Если я умру, цепь разомкнётся. Нет-нет, не хочу вводить вас в заблуждение, пешки: они взорвутся и сами по себе, ко¬да приборы покажут, что реакция завершена. Это произойдет через… через… — он посмотрел на стенд с оборудованием. — Трудно сказать точно. Двенадцать-пятнадцать минут.
— Ну так и ты ведь взорвешься, —- сказал Костя. Он все еще держал винтовку в поднятой руке. Ствол очень медленно опускался, и я не мог понять, осознает ли напарник это.
Из мегафона донесся смешок, Кречет пренебрежительно махнул рукой.
— Нет, весь я не умру.
— Что это значит? — спросил я.
— Взорвусь — да. Но кто сказал, что погибну?
— Как это? — не понял Лабус. Винтовка опустилась, ствол уставился в пол.
— Погибнут пешки. Я собью вас. Пешки для того и нужны, чтобы жертвовать ими. А мое сознание уйдет в пространство чистой информации. Через него буду иметь доступ ко всему! Эти трусы из Осознания, — он махнул рукой куда-то в сторону, — затаились, ждут, что будет дальше. Слишком боятся за себя, за шаткое равновесие на доске Зоны. Они ведь тоже фигуры, как и вы, хотя и постарше: ладьи, офицеры. Только Северов осмелился противодействовать мне — второй игрок. Но теперь он мертв. Когда Зона мутирует, я стану властвовать над ней. Как материальное тело я исчезну, но буду иметь доступ ко всему, воспарю над миром новой Зоны! А она расползется, как плесень, затянет собою все… — Он замолчал, ненадолго и потом произнес другим голосом, будто цитировал что-то: — Земля станет безвидна и пуста, и тьма, над бездною, и дух мой будет носиться над нею!
Я показал на бомбардировщик.
— Тогда для чего тебе самолет?
Кречет широко улыбнулся, блеснув зубами, темная бородка встопорщилась,
— Сначала я думал спасти и свое материальное тело. Я не очень-то привязан к нему, но… пусть живет. Оно вроде старого приятеля, больного, надоедливого, с постоянными жалобами, я испытываю к нему сентиментальные чувства. Но не слишком глубокие, нет. Приборы начнут отсчет, последний отсчет до полного заражения — сяду в самолет, колпак захлопнется, и тогда автоматически включится циклограмма старта. Все рассчитано, упаду в реку, течение отнесет от станции, потом вернусь… Но когда стало понятно, что вы пробились через охрану, когда вы были уже на трубе, когда бюреры притащили ко мне его, тогда я подключил себя. Решил: это достойный финал игры. Эндшпиль, кульминация, развязка!
— Бюреры? — повторил я. — Кого они притащили? И где они?
Доктор махнул рукой.
— Неважно, неважно, теперь я отослал их, я почти всех отослал, хотел остаться наедине с вами.
— Но там же ворота, — Лабус махнул рукой. — Твой самолет в них врежется.
Кречет снисходительно улыбнулся.
— А зачем на нем пушка? Когда колпак захлопнется, автоматика все сделает: разнесет ворота, даст старт. Останется только дернуть рычаг катапульты, уже снаружи. Курортник, я давно слежу за тобой. С того момента, как ваша группа подошла к вертолету. Следил через ваши переговоры, через глаза мутантов и аномалии. Так что же ты хочешь, Курортник?
Я молчал — вопрос был непонятен. Доктор объяснил:
— Вы двое — можете сесть в самолет вместо меня. Захлопнуть колпак и стартовать. Я не буду мешать. Капсула отделится, упадет в реку, вы спасетесь. Для вас это будет проход через всю доску, прямо в ферзи, — он вновь рассмеялся. — Взрыв будет не так уж силен, ведь я не хочу разрушить здесь все, в этом нет необходимости.
Я вспомнил про ту, кто находилась сейчас далеко отсюда, — собственно, я все это время ни на секунду не забывал о ней — и спросил:
— Дальняя часть Саркофага не пострадает?
— Нет, только этот зал. Так что же ты хочешь…
— Убить тебя.
— Да! Прямо сейчас? Конечно. Твой друг мечтает об этом, я вижу. — Кречет посмотрел куда-то в сторону, я проследил за его взглядом — на одном мониторе была шкала, по которой медленно ползла красная полоска. — Трансмутация почти завершена, но в этой деле даже секунды решают многое. Если вы убьете меня, то взрыв произойдет прямо сейчас и разлетевшаяся пыль не причинит вреда. Но вы погибнете, Курортник. Все, кто находится в этом зале, погибнут. Или вы спасетесь в катапульте самолета. Но тогда через несколько минут взрыв разнесет трансмутировавшую пыль на многие километры. Выбирай. Ты хочешь умереть?
—- Нет, — сказал я, поднимая пистолет и целясь ему в лоб. — Не хочу. Но это не важно, я уже выбрал. Иначе не пришел бы сюда, вернулся к Периметру, мимо постов…
— Ты решил за себя — хорошо, хорошо. Но можешь ли ты решать за своего друга? Можешь обрекать на смерть и его?
Еще мгновение я целился в Кречета, потом опустил пистолет. Посмотрел на бледного, дрожащего Лабуса. Он тоже посмотрел на меня — и вдруг приосанился. Плечи распрямились, в глазах блеснуло что-то. Я уже видел такое выражение на его лице — перед тем как на трубопроводе у Саркофага Костя вскочил и дал длинную очередь по снайперу на подъемном кране, и еще раньше, но всего пару раз. Это было опасное, недоброе выражение.
Лабус разгладил усы. И спросил:
— Кладовки те, где девчонка, далеко отсюда?
— Далеко, — сказал я. — Если тут взорвется, она не пострадает.
Он кивнул, поднял винтовку и выстрелил в доктора Кречета.